Нечестивцы

И прикусить язык, не дать вырваться словами о том, что я не вещь, чтобы принадлежать кому-либо. Потому что не хочу отката назад. Потому что внутри бьётся то самое истерическое: если он захочет, то вернет тебе статус своей дорогой красивой игрушки, на которую в этом доме никто не обращал внимания, и которой не светила даже малая часть той надежды, что грела меня сейчас. Потому что мне уже удавалось пару раз выехать на рынок. Конечно, в окружении людей Саида, но это уже было очень и очень много для меня.

— Но…

— Без «но». Ты — моя, Карина, и никто не должен видеть и сантиметра этой нежной кожи, — взгляд меняется, наполняясь…восхищением? когда Саид касается всей ладонью ключиц, зоны декольте, — ты не можешь показывать другим то, что должен видеть и трогать только я. Понимаешь?

Кивнуть, отметив, как растянулись в довольной улыбке чувственные губы.

***

Он ласкает слишком долго…пальцами терзает внутри так долго, без резких движений, заставляет от нетерпения царапаться и ныть. Заставляет ерзать на мокрых от пота простынях, поглаживать его плечи, хныкая куда-то в грудь, чтобы, наконец, прекратил мучить и вошёл. Заполнил меня собой. Как тогда…как каждую ночь после той самой. Первой. Я так мысленно окрестила тот раз. Наша первая с ним ночь. Подарившая наслаждение. Неизведанное. Неописуемое. И такое постыдное теперь. Потому что оно было с НИМ. С тем, с кем не должно было быть ни в коем случае. Не просто с врагом моей семьи, а с похитителем. С насильником, который мучил меня, брал силой и плевать хотел на мои желания и чувства.

Каждый раз при мысли об этом приходилось душить зарождавшуюся в сознании панику. И презрение к себе. Как и сейчас…потому что я вновь под ним. Потому что я вновь жду, когда же сознание забьет тревогу, когда уже меня вновь накроет волной омерзения и страха, и я оттолкну его, но ничего не происходит. Наоборот…чёёёрт, наоборот, я хочу ближе, ещё ближе, вжимаясь в него всем телом, пока он терзает уже мои соски, а меня выгибает от желания, чтобы не отстранялся. Ни в коем случае больше не отстранялся, не выпускал из таких горячих, из обжигающих почти до шипения объятий. В них слишком хорошо, настолько, что иногда мне начинает казаться, что это сон. Ведь сон, правда? Не может тот, кого я искренне возненавидела при первой же встрече, так тонко и так болезненно, почти смертельно, играть с моим разумом, с душой. Через реакции тела. Да…я повторяю себе это раз за разом, чтобы не расслабиться…и чтобы не потерять последние капли самоуважения. Потому что он смог…за такой короткий период смог, пусть ненадолго, пусть на жалкие ночные часы, превратиться в того, к кому тянется каждый нерв. Особенно когда отрывается от вылизывания груди и устраивается между ног. Зажмуриться, когда делает первый толчок. Потому что слишком хорошо… Божееее…как же хорошо.

Когда целует закрытые веки, что-то тихо-тихо на своём говорит, а мне кажется, душу вынимает своим жарким шёпотом. И вновь отстраняется, выходит полностью, продолжая нависать и жадно, дьявол, тааак жадно смотрит в моё лицо. Я не вижу, представляю эту картину, потому что мои глаза всё ещё закрыты, но потому что я уже наблюдала эту сцену. Несколько раз. Как будто он не верит. Я не знаю, КОМУ из нас он не верит. Себе или мне, но Саид будто каждый раз проверяет мои реакции. Когда вновь медленно входит и ждёт…до тех пор, пока не услышит мой всхлип или не почувствует, как ногти впились в его кожу, не переходит на толчки.

И затем, в очередной раз предавая саму себя, отца и весь этот проклятый мир, просто позволить себе насладиться его близостью. Обвивать ногами талию, пятками подталкивая его бёдра к себе, притягивая мужчину настолько в себя, чтобы раствориться в нём…или растворить его в себе. Глухо стонать в его шею, прикусывая её и тут же зализывая языком, когда Саид срывается на частые и одновременно глубокие толчки.

Так сладко…как никогда ни с кем и не было. В голове пустота, заполненная только животной потребностью ощущать именно его в себе. Как можно дольше. Как можно резче. И пусть от этих мыслей всё же застревает в горле ком, ноет под грудью и в висках отчаянно ударами гонга оповещение опасности…Пусть. Сейчас, в это мгновение, под этим мужчиной, ощущая его дыхание на себе, мне слишком хорошо. Настолько, что в его руках забывается всё: унижения, слёзы сутки напролёт, обида, нереальная, разрывающая на части обида и ненависть. Всё отходит на второй, нет, на десятый — двадцатый план. Особенно когда смотрит…как сейчас: когда в тёмных глазах восторг вперемешку со страстью…и ещё более черным — капли безумия. И каждое его прикосновение — самый настоящий пожар, который не тушится, который с каждым толчком всё больше распространяется по телу, каждый его, мой, наш общий вздох — похороны той самой ненависти, пусть ненадолго, лишь до утра…но мы успеваем её закопать и даже отпеть. И последними аккордами — почти рычание, пока я сжимаю его в судорогах удовольствия.