— …о чём не имеешь никакого представления! Ты жил прямо в его Доме — моя кровь, семя моих чресел — обитал там, не чуя ни малейшего запашка мерзости, исходящего от твари, нянчившей тебя на коленях! Нет. Ты любил его, как своего отца, обожал его, даже когда твоё сердце противилось этому. Быть может, задумывался над тем, как сильно тебе повезло быть его сыном — имперским принцем, плотью от плоти живого Бога! Торжествовал, как в таких случаях торжествуют все дети, полагая, что ты, наверное, и сам какое-то божество, раз короли, военачальники и великие магистры склоняются перед тобой и целуют твоё колено!
Унаследованное от отца лицо было для принца чем-то ни о чём не говорящим, чем-то слишком близким, чтобы суметь его по-настоящему разглядеть или хотя бы изучить, ибо, невзирая на всю славу и великолепие, дарованные ему Келлхусом, Моэнгхус, в конечном итоге, всегда оставался всего лишь приёмышем. Лицо, что он сейчас видел перед собою, было лицом незнакомца, будучи ему даже более чуждым в силу того, что напоминало его собственную наружность, нежели за счёт решётки свазондов, нанесённой на лоб и щёки Найюра.
— Да, у меня есть воспоминания… - бросил он в это лицо, беззаботно улыбаясь убийственному взору. — Воспоминания, которые разорвали бы тебе сердце… Никогда ещё не видывал мир подобной Семьи и Двора.
Безумная ухмылка, ещё более дикая из-за хищной остроты его зубов.
— И это должно было меня удивить? Низвергнуть моё тщеславие? Нет, мальчик, благодаря этому я лишь утверждаюсь в своей убеждённости и ещё больше склоняюсь к насилию. Разумеется, ты любил его — преклонялся и лебезил перед ним, полный обожания. Он придавал твоей жизни смысл, одарял тебя некой значимостью — это и есть то золото, что он всюду разбрасывает. На самом же деле ты просто ещё один нищий, ещё один исцелившийся калека, корчащийся в пыли у его ног!
— И всё же — вот он ты! — вскричал Моэнгхус голосом, полным неверия. — Стоишь здесь, побуждаемый ровно тем же стрекалом. Оскверняешь свое ложе с консультовой мерзостью! Обуздание Апокалипсиса — вот единственное золото, что разбрасывает Келлхус!
Хриплый смех.
— Апокалипсис? Это моя цель. Не его.
Моэнгхус попытался усмехнуться, несмотря на раздувшуюся щёку и разбитые губы.
— И какова же тогда его цель?
Найюр пожал могучими плечами.
— Абсолют.
Имперский принц нахмурился.
— Абсолют? Что бы это должно означать?
Степняк сплюнул справа от себя.
— Знать всё то, что известно Богу.
— Всё больше безумия! — крикнул Моэнгхус. — Что за дурак…
— Нелюди ищут путь к Абсолюту, — раздался вдруг голос вещи-зовущейся-Серве, — они практикуют Элизий, надеясь укрыться от Суждения и незримыми проскользнуть в Забвение, обретя освобождение в Абсолюте. Дуниане используют то же самое слово, унаследованное ими от куниюрцев, но, будучи влюблёнными в разум и интеллект, верят, что именно это и есть их цель — то, к чему они стремятся…
Моэнгхус насмешливо фыркнул.
— Сперва ты притворяешься моей матерью, а теперь моей сестрой!
Взгляд Найюра побелел от какой-то злобной одержимости.
Король Племён шагнул к своей наложнице и, схватив её за горло могучей, покрытой шрамами рукой, подтащил вяло трепыхающуюся красавицу к обмякшему в своих оковах имперскому принцу, и остановился, удерживая её прямо над ним.
— Мне многое известно о твоей семье, мальчик, ибо мои шпионы никогда не прекращали следить! Ты говоришь о Серве…царице ведьм…
Он затряс головой своей супруги, будто та была луковицей, выдернутой из земли на бабушкином огороде.
— Дааа! — прорычал он. Сухожилия проступили на его испещрённых шрамами запястьях, а пальцы глубоко погрузились в её голубиное горло. Даже искажённая муками, её красота приковала к себе взгляд имперского принца, будто бы сделавшись целым миром, в котором ему по-прежнему хотелось бы жить, местом, где страдающая невинность ещё сражается, борется и надеется…но всё это продолжалось лишь до тех пор, пока прелестный лик вдруг не раскрылся паучьими лапами, став выводком судорожно сжимающихся и разжимающихся пальцев.
— В ней ровно также нет ничего человеческого, как и в её тезке!
В ужасе Моэнгхус резко отстранился.
— Безумие! — вскричал он. — Ты! Ты не лучше тех, кто совокупляется со зверями! С чудовищами!
Найюр бросил вещь-зовущуюся-Серве на голую землю и сплюнул, когда она поспешно отползла, найдя себе укрытие возле кожаных стен якша.
— А как насчёт твоих собственных чудищ, мальчик? — ответил он со злобной усмешкой. — Каково это — быть единственным поросёнком среди волчьего выводка Анасуримборов?
— Я н-не п-понимаю…