Нечеткая грань

Семенов шел второй час и вот, наконец, увидел огонек. Он верил, что чутье его не подведет. Увы! Подвело. Он вышел к переезду через железную дорогу, где в будке обходчика горел слабый огонек. Узкое шоссе, шлагбаум, столб с качавшимся от ветра фонарем… Но он не фонарь и светиться не собирался. Размечтался, губу раскатал, жизнь свою вспомнил и битых два часа шел вдоль железки! Мог бы и на поезде доехать. Зло сплюнув, он определил, в какой стороне юг, и зашагал по шоссе, ежась от холода.

* * *

Тяжелая ночь позади. Он шел по узкому темному шоссе, которое вывело его на главную трассу, когда стрелки часов показывали восемь часов утра. Семенов едва передвигал ноги. Увидев интенсивное движение транспорта, он облегченно вздохнул — за долгую ночь мимо него не проехало ни одной машины. На противоположной стороне широкой магистрали располагался придорожный ресторан. В желудке заурчало, и он сглотнул слюну. Голод не тетка! Сухих пайков парню в дорогу никто не давал.

В единственном большом зале было три десятка столиков. Чисто, светло, тепло, уютно. А запах! Петр едва не потерял сознание и сел за ближайший столик, поставив чемодан у ног.

Милая официантка с округлой попкой подошла и спросила:

— Что будете кушать?

— Всего и побольше.

Взглянув на него, она уже не могла оторваться.

— Где ты глазищи покупал, приятель? Я тоже такие хочу.

— Поторгуйся с Господом, у него на складе любые есть.

— Шутник!

— Я есть хочу.

— Потерпи, накормлю. Если не очень спешишь, у меня есть получасовой перерыв.

— Мне силы нужны, дура! Не с того конца лучину жжешь.

— Я мигом.

Появился еще один жутко усталый шибздик. Свободных столов кругом море, так нет, он рядом уселся.

— Извини, друг, не могу есть один. Привык болтать во время еды. Жена накрывает стол и садится рядом. Мое дело есть, ее дело слушать.

— У нее в ушах от тебя не звенит?

— Привыкла. Не обижайся, я недолго тебя буду терроризировать. Спешу. Это вам, отпускникам, жизнь раем кажется, а у меня, как у мины, часовой механизм запущен. Живем по Карлу Марксу: «Товар-деньги-товар». Нужен оборот…

— С чего ты взял, что я отпускник?

— А чемоданчик на что? Поиздержался? На поезд денег нет? Автостопом путешествуешь?

— Ишь, какой глазастый.

— Скольких я таких, как ты, повидал! У… Не счесть. Десять лет по дорогам мотаюсь.

— Куда едешь теперь?

— На юга. В Краснодар. Там сейчас яблони цветут.

— Может, прихватишь?

— Без удобств. У меня фургон. За рулем шофер дремлет, второе место мое. Но в фургоне есть вентилятор и еще крепкий диванчик.

— То, что мне надо, я не привередлив.

— Тогда без вопросов. Не мне тебя на горбу тащить, а машина идет порожняком. Как звать-то?

— Питом.

— Как скажешь. Пит так Пит. Я Степа. Тяпнем по маленькой.

— Не возражаю, если до дивана доберусь. Устал, как пес.

— Можешь спать двое суток, пока до Краснодара не доберемся. Федька — шофер классный, на колдобины не нарывается.

— Отлично.

Выпили, поели. Петр с тоской глянул на официантку. Жаль, но ничего не поделаешь. Взять бы ее с собой на диванчик, но у каждого свои заморочки, придется потерпеть.

На стоянке стоял только один фургон, приличная машина, не рухлядь. Возле него прогуливался здоровенный бугай в кожаной жилетке, надетой на голый волосатый торс. Степан перед ним выглядел пятилетним ребенком. Подошли к машине.

— Подбросим хорошего парня? А, Федя?

— Мне не жалко.

Федор распахнул задние дверцы фургона. Железный потолок, пол, стены и больше ничего. Ни дивана, ни вентиляции.

— Э, ребята, а где же…

В живот Петра уперся ствол револьвера, лицо Степы стало страшным, как у Дракулы.

— Еще один фортель с твоей стороны, Пит Семенов, и ты покойник. С тобой не шутят, и лохов среди нас нет.

— Как это вы меня нашли, — криво ухмыльнулся Семенов, унимая дрожь в коленях.

Степан постучал по часам на руке Петра.

— Надежный механизм, со встроенным маячком. Из-под земли достанем. Попробуй расстегнуть браслетик. Шиш-то! Титан. Заперт намертво. Захочешь снять, кисть придется отпилить. Залезай. Хорошие условия были в поезде, они тебя не устроили, поедешь так, козел-попрыгунчик.

Федя закинул в салон чемодан Петра.

— Вперед, иконописец!

Двери захлопнулись, и Петра поглотила беспросветная чернота и духота. Трясло так, что съеденное подступало к горлу. Через час он потерял сознание.

* * *

Когда задние дверцы распахнулись, Петр пришел в себя и зажмурил глаза от яркого света. В голове гудело, невозможно было сосредоточиться и осознавать происходящее.

— Переоденься, отпускник! — рявкнул Степа. — Прибыли с корабля на бал, включайся в работу.