…Оказалось довольно странно передвигаться тайком по собственному дворцу, в столице собственного королевства, но ни Яннему, ни Брайсу было не привыкать, в детстве они делали это сотни раз, и почти всегда вместе. Брайс использовал магию, чтобы отвлечь внимание стражи, так что никто не подозревал, что они вернулись. И если сгинут оба во Тьме, то никто об этом даже не узнает. Все решат, что и король, и его брат погибли в Эл-Северине во время беспорядков, связанных с внезапной смертью императора. Яннем считал, что так оно, в сущности, будет к лучшему.
Дверь, ведущая во Тьму, казалась совсем неприметной — чулан как чулан, сто раз мимо пройди, и даже внимания не обратишь. Брайс объяснил, что эта кажущаяся обыденность и неприметность являлись частью защиты, выстроенной вокруг источника его матерью. Яннем плохо знал Илиамэль, но никогда не сомневался в том, что она была первосортнейшей стервой. Впрочем, вслух при Брайсе он никогда бы этого ни сказал. Они не обсуждали друг с другом своих матерей и своих женщин. Должно ведь у каждого человека оставаться и что-то личное, правда?
Когда они вошли внутрь и дверь закрылась за ними, неестественно мягко, словно врастая в деревянный косяк, Яннем в первый раз ощутил это. Не холод, не угрозу, не страх, но тягучую, липкую пустоту. Как будто нечто бесплотное и незримое припало к его душе безгубым ртом и принялось неспешно высасывать жизнь и свет. Яннем остановился как вкопанный, ошеломленный этим ощущением — пока не сильным, совсем не болезненным, но настолько страшным и чуждым, что все его тело оцепенело в немом ужасе и протесте.
Брайс нашарил руку брата в темноте и с силой сжал.
— Это оно? — спросил Яннем непослушными губами, слыша свой голос точно из глубины каменного колодца.
— Оно, — ответил тот. — Тебе придется идти вперед. Сможешь?
Яннем кивнул. И со всей силы сцепил пальцы вокруг руки брата, сжимающей его ладонь. Он не мог осязать исходящей от Брайса магии, но знал, что сейчас тот подпитывает Яннема собственной силой — пока еще может.
— А ты сам не… чувствуешь? — выдавил Яннем, и Брайс ответил совершенно ровным голосом:
— Чувствую. Но иначе. Тьма меня знает. Мы с ней старые друзья. Она давно ждала, что я приду и выпью из ее источника. И вот наконец я иду. Она не причинит мне зла. Подпустит к себе. Мы оба так долго этого ждали.
Брайс говорил и шел вперед в абсолютном мраке, и голос его делался все деревяннее и холоднее. Снова пытается провернуть то, что уже получилось однажды с императором людей? Убеждает самого себя, будто пришел к источнику Тьмы с дружественными намерениями? Это логично, если вдуматься, если только…
Если только не окажется правдой.
Кровь гулко пульсировала у Яннема в ушах, глазах, в языке, животе и паху. Липкие губы бестелесной твари раздвинулись шире, обнажая столь же бестелесные, но от того не менее смертоносные зубы. Эти зубы не могли разодрать в клочья тело — пока не могли, — но от души с легкостью отхватили бы приличный кусок. И Яннем уже ощущал эти зубы, то, как они скользят по нему, как с беззвучным свистом втягивается его душа в разверстую жадную пасть.
И в этот миг ему наконец стало больно.
— Брайс, — прохрипел Яннем, чувствуя, как у него подкашиваются колени. Он споткнулся и начал падать, но рука Брайса сжимала его все с той же уверенной силой. И не отпустила. Ни на миг не отпустила.
— Ты должен идти, — сказал Брайс, не оборачиваясь, все тем же голосом — слишком ровным, слишком… темным.
«Зачем ты меня туда ведешь? На самом деле — зачем? Что ты там говорил про костер из человеческих костей и о том, что без него источник зачахнет? Я поверил тебе. Так долго не верил, хотел верить и не смел — а потом поддался на уговоры, не смог отвергнуть ту единственную настоящую привязанность, которую когда-либо знал. И теперь ты отдашь меня Тьме на заклание. Как удобно все обернулось. С какого боку ни посмотри».
— Яннем, ты должен идти. Если ты сейчас остановишься, я могу тебя убить.
Снова тот же застывший, мертвенный голос, похожий на лед и стекло. Было совершенно темно — и снаружи, в реальном мире, и у Яннема внутри. Он не видел своего брата, только слышал голос и чувствовал на своем запястье хватку руки, чудовищно сильной и совершенно ледяной, словно рука давно остывшего трупа.
«Я могу убить тебя, если ты остановишься». Так сказал Брайс. И внезапно, прорвавшись сквозь все утолщающуюся пелену ужаса и тоски, Яннема окатило осознание, что это не было угрозой.
Это было мольбой.
Яннем резко выпрямился. Заставил себя встряхнуться — он не рассчитывал, что это поможет, но присосавшаяся к нему темная тварь ослабила хватку, словно не ожидала, что уже почти полностью загипнотизированная жертва неожиданно воспротивится. Яннем судорожно обхватил руку Брайса, сжимающую его запястье словно в тисках, свободной рукой, и с силой встряхнул брата, разворачивая к себе.