Но вот и эти актеры убрались восвояси. Было два часа за полночь. Девушки немедленно составили круг, в котором приняли участие все, бывшие в избе, даже старик слез с полатей и пристал к хороводу. Начали хоронить золото, заплетать плетень и завертели сеянием проса. После того изба мало-помалу начала пустеть, ребятишки давно уже убрались с полатей.
Наконец в избе все смолкло, кроме грудного ребенка, но и тот вскоре угомонился, и только изредка раздавался скрип его люльки, качаемой ногой сонной матери, да чириканье сверчка за печкой.
Грибовник
В самой дальней глуши одной из отдаленных и глухих северных губерний наших, в двухстах верстах от губернского города, завалился бедный городок, разжалованный екатерининским учреждением о губерниях в посады, – посад Парфентьев.
Городком с надолбами, чесноком, рвами и палисадом начал он свое существование еще в те древние времена, когда славянорусское племя пробиралось на север лесами и среди их и инородческого племени меря устраивало свою новую жизнь и начинало ее не совсем красно и привольно. До сих пор еще по горе, на которой стоит нынешний каменный собор, можно судить об удачном выборе твердыни, за которою отстаивали свое право на оседлое житье древние пришельцы с юго-запада, и отстояли столь удачно, что память о меря осталась только в названии реки, протекающей под горою. Зовется река Неей; принимает в себя невдалеке: Сомбас, Вохтому, Кужбал, Ружбал, Монзу и т. п., но принимает также и Чернушку, оправдывающую свое название только по внешнему виду, но не по достоинству воды, чистота и вкус которой обратили на себя внимание путешествовавшего государя Александра Павловича. Кругом посада, еще в 80-х годах XIX столетия называвшегося «бывым городом», самое ничтожное число селений сохранило непонятные инородческие звания – громадное же большинство их свидетельствует о силе натиска и распространения русского племени. Кто первым выбрал место и застроился – имя того первого и сохраняется до сих пор в названиях деревень, обложивших посад в великом множестве. Вот с поля на поле Лошково и Свателово; вот Трифоново, Нечаево, Савино, Федюнино да и Федюшино, Ефимово, Семеново, Павлово, Еремейцово, Сидоровское и т. д. до бесконечности: все по именам первых выселенцев. Только в верховьях реки, в самой глуши лесов, и удалось удержаться названиям по языку более древнего народа, аборигена тех мест, где новые пришельцы умели выстроить и удержать такие крепости, как Шемякин Галич, как Чухлома, Кологрив и Макарьев, и город Парфентьев, лежащий между ними, как раз в середине, около 70 верст расстояния от каждого.
Не назвался наш городок Парфеновым, как назвался бы он в том случае, когда положил бы ему начало первой избой и хозяйством мужичок-колонизатор (Савва, Ефим, Семен, Еремей, Лошка, Нечай), но получил свое имя несомненно от монаха, выстроившего монастырь в честь Рождества Христова. К монастырю под горою пристроилась впоследствии, как и везде на Руси, слобода (до сих пор сохраняющая свое имя), – слобода из людей свободных, которые любили тянуть к монастырям под их защиту и на монастырские льготы. Но о монахе только догадка, и даже о монастыре сохранились самые слабые и смутные предания. На том месте теперь кладбище с десятком необычайно древних сосен – остатком монастырской рощи, а за кладбищем опять клочок такой же рощи, принадлежащей некогда к воеводскому дому. От последнего остались только гнилушки, да и те уже высушило солнце в пыль и развеял ветер, может быть, в ту сторону, где и до сих пор за одним урочищем или лугом сохраняется название