Нечисти

Крыло выглядело скверно: не закрывалось до конца, и сквозь поредевшее оперение видна была кровь... Когтистые лапы шатнули корзину, зацепились за край. Ленька и Мор, позабыв о междусобойной вражде за право быть самым любимым в семье, не сговариваясь ударили – каждый по «своей» лапе. Чудовище грянулось с пятиметровой высоты, но прыгнуло вновь. Денис, чувствуя, что силы и сознание уходят от него, вынул из магических ножен короткий клинок, подарок «дяди Славы», трижды ударил по канатам...

* * *

На Елагином острове не было ни одного человека. Безотчетный страх выгнал вооруженный наряд милиции на соседние острова, откуда они благополучно докладывали туфту в диспетчерскую. Откуда-то издалека холодным потом проникал под рубашку жуткий вой, который человек ли, теплокровный зверь издавать бы никак не должны. Однако вой был и зверь был.

Это синеглазый пес Мурман, обжора, подхалим и преданная нянька, служил свою панихиду тем, кому он служил верой и правдой, кто кормил его, и поил, и за ушком чесал... и подарил ему самого замечательного на земле хозяина и друга – Леху Гришина.

ЧАСТЬ 3

Леха понял, что его будят, и проснулся, и сразу же захотел в туалет.

– Привет, баб Ир!

Леха тронул рукой – трусы на нем. Но оп-па... При бабушке вылезать из-под одеяла неудобно... чего она тут сидит?

– Просыпайся, Лешенька, день уже на дворе.

– Ладно, баб Ира, я сейчас встаю.

Старуха понимающе кивнула, легко выпрямилась во весь свой немалый рост.

– Вставай, вставай, мой голубчик. Умывайся, одевайся, мы с Васяткой тебя на веранде ждем. Самовар вот-вот уже закипит.

Леха подождал еще полминуты и, как был в трусах, спереди оттопыренных, побежал к туалету во дворе. Свистнул... А где Мурман?

Хорошее настроение улетучивалось вместе с тяжестью в мочевом пузыре: Леха вспоминал... И почему у бабки такой изможденный вид? И... что за сны ему снились... паршивые такие... И... Темно-зеленая цепочка на его шее зашипела и частично расплелась: малюсенькая Аленка услышала его мысли и встревожилась, защекотала раздвоенным языком скулу.

– Уймись, змеяна-несмеяна, я сам еще ничего не знаю. Цыц, сейчас водой набрызгаю!.. Холодная водица!.. – Как-то вдруг Леха проникся знанием насчет змеи – как с ней обращаться, что она умеет... чем кормится... Видимо, дядя Саша постарался... Точно он, – его же подарок...

К столу Леха вышел в спортивных лженайковских штанах, с расстегнутой до пупа рубахой. Ирина Федоровна поспешила к нему с полотенцем:

– Ну-ка, вытирайся, вытирайся скорее, а то простудишься. Я ведь забыла воду согреть, нонче-то...

– Фигня. Холодная – бодрит, она и для здоровья полезнее. А где все? Где мама? Сколько же я спал?

– Сядь, Лешенька, сядь. Нет ее больше на белом свете. Ни ее, ни Сашки городского, ни Петра Силыча, земля им пухом. Погибли вчера вечером. А спал ты сутки с гаком. – Бабка замычала басом, засуетилась пальцами, выдернула носовой платок, слезы резво побежали на ее коричневые от старости щеки.

– Чт... Как??? Мама! Где она?..

– Нет ее больше, лебедушки белой, Елены Андреевны.

– Как... Баб Ира, бабушка, как же... – Леха притормозил конкретно: он вытаращил глаза, забормотал несвязное, застигнутый врасплох ударом, о котором тем не менее он должен был бы знать и знал уже загодя... – что там случилось??? Ну скажи же в конце-то концов???

– Не знаю, Лешенька. Не знаю, родной. А только все их жизненные ниточки я чуяла, как мы с ними договаривались. Первой Лена, а потом и Сашка с Петром... Все как обещано предсказанием...

– Где... они?..

– Там, в Питере сгинули. Они вчера туда и уехали. Был план у Петра Силыча, у отца твоего... Тебя, нашу главную надежу, и меня, старую, решено было оставить здесь, а чтобы ты не волновался и мыслями по неопытности врага не приманил, Силыч сделал, чтобы ты спал. А я за тобою присматривала.

– Кто... их...

– Сатана. Его отродье со слугами, одолели они наших... Только ты у меня и остался... Уж я на Силыча надеялась... Уж он-то, думала, управится и Сашу с Леной вытащит из проклятия... Пронадеялась. Сердцем чуяла – мне туда надо было поехать, дуре старой, глядишь – и перевесили бы...

Старуха вскинулась, клацнула выскочившими на мгновения когтями – носовой платок разлетелся в лохмотья, поникла вновь, и слезы, ничем уже не сдерживаемые, так и лились двумя тихими ручейками...

Разъяренная Аленка слетела с Лехиной шеи на пол, уже вытянулась, было, в трехметровую и недоуменно зашипела, покачиваясь: старуха – не то, зверек на стуле – тоже не опасность. Так кто угрожает повелителю? Откуда его боль?..

– Поплачь, Лешенька, освободи сердце...

– Не могу, баб Ира... Хотел бы, да не плачется...

– Пей чай, остынет ведь...

– Аленка, на место! Баб Ира, я обратно в сарай. Полежу. Ты... ты ведь тоже у меня одна осталась. – Он обнял старуху за плечи, погладил седой затылок, ткнул туда носом. – Я тебя одну не оставлю. Не оставлю. Не хочу есть... – Леха залпом выпил заварку (чай так и не налил), поморщился...

– Не могу... Я в сарае, баб Ира... бабушка. Отлежусь – сам выйду... Где Мурман?