Нечисти

– С собой они его взяли... Вроде жив, а больше не чую – где он, как он?.. Иди, Лешенька, а лучше поплачь. И я прилягу, ох и тошненько мне... Ваську только покормлю...

Леха вышел из сарая ближе к вечеру, когда солнце потеряло жгучую силу, набрякло вялым оранжевым цветом, но все еще не хотело проваливаться в мрачно-зеленые ельники, живущие к западу от деревни. Хотелось есть, хотелось плакать, хотелось бежать туда, в Питер, день и ночь, пока ноги несут, но Леха держался: мать уже не вернешь... Мама... Как бабку одну оставить? Надо все выяснить...

Может быть, уже этой ночью они и до него доберутся... Дядя Петя сказал: «не забывай...», он, значит, заранее знал, что навсегда прощаются... Кремень. Вот я и взрослый... Найду и растопчу этих сук... Или меня первые найдут... Если уж они дядю Петю прикончили... Где Мурман?.. Почему я ничего колдовского не умею?.. Тихо ты, рептилия! Расщекоталась...

– Бабушка... Есть чего-нить покусать?

– Лешенька, это ты, а я и не слышу, как вошел! Каша с курицей на второе да щавельник на первое. Молочко есть свеженькое, все равно что сливки, квасок подоспел вроде бы. Сейчас салатик... Или окрошку сделать?

– Нет, баб Ира, я только каши. А что за салат?

– Огурцы с помидорами, лучок. Сметанка есть, масло подсолнечное.

– Ну и салат со сметаной. Только немного.

Сели ужинать. Ирина Федоровна пожевала огуречный ломтик, а больше есть не стала, так и сидела напротив Лехи, по-мужски положив на столовую узорчатую скатерть древние свои руки, так и смотрела на своего ненаглядного внучка, о котором и забыла давно, что он ей не родной. Леха ел как всегда, если не больше.

– Добавочки?

– Немножко, баб Ира, совсем чуть-чуть...

– Ешь на доброе здоровье, а то куда девать-то, на зиму сушить? На-ко...

– Ну куда ты столько, лопну. Мне же это просто не съесть.

– Значит, Ряшке достанется. А вот Петр Силыч... Батюшка твой – так он никогда в тарелке не оставлял, сколько бывало ни положу – все подметет да еще и еще попросит. Через то и статью был – вон какой богатырь! И ты кушай как следует, чтобы ростом родителя догнать и перегнать. И силой. А так есть будешь – так и ослабнешь дистрофиком.

– Нет, я уже больше не вырасту, баб Ира. Пубертатный... Созрел я организмом окончательно во взрослого человека. Видела, какой у... у Петра Силыча живот? Я такого не хочу. Пусть уж лучше при своем росте останусь, мне и этот сойдет.

Леха скромничал: росту в нем было – метр девяносто два, и качалку он посещал трижды в неделю, и от природы был в кости широк; маленьким и тщедушным он ощущал себя только рядом с отцом, которого даже в мыслях до этого дня называл не иначе, как дядей Петей либо Петром Силычем.

Леха вздохнул и принялся за квас. Может, не надо после молока? Нужно собраться с духом и с мыслями, пока бабуля со стола прибирает, и пора подумать, как дальше жить и что делать.

– Цыц, Аленка... – Заснуть бы лет на пять... А толку-то, проснешься – та же тоска... Мама... – Баб Ира, ну ты где? Может, помочь?

– Да все уже, иду... Самовар принеси, а то тяжелый.

– А Мурман сам дорогу сумеет найти?

– Вот уж не знаю. Силыч, может, и заложил в него вроде компаса, а может и нет. Если жив – все одно найдется, зверь приметный, а вроде жив, как я чую.

– Да, ты говорила, хорошо бы. Надо что-то делать, баб Ира. Что мне толку здесь сидеть?

– И что же ты собираешься делать, голубчик мой? – Ирина Федоровна подобрала горе в комок поплотнее, сунула под сердце, чтобы не мешало оно серьезному разговору, глаза ее стали сухи, а голос тверд.

– Сам не знаю, как раз хотел с тобой посоветоваться. Вы ведь тут все при волшебстве, оказывается, включая маму, а я – дуб-дураком, ничего не умею...

– Волшба ни при чем, мы ворожим да колдуем. Силыч волховать умел, звезды спрашивать, даже магию знал... Но он особь статья.

– Да мне по фиг веники все ваши терминологические тонкости, я-то ничего этого не умею. Вы мне никогда ни о чем таком не рассказывали.

– Да, Лешенька, в том и беда. Как быть – не знаю, а только Силыч утверждал, что в тебе великие силы запрятаны, под стать тому... дьявольскому отродью. – Последние слова Ирина Федоровна почти прошептала, вытянув голову как можно ближе к Лехе, так что он почувствовал на носу и щеках холодную сырость старческого ее дыхания, сдобренного запахом полыни и подсолнуха. – Для того и рожден ты был.

– Угу, я в курсе насчет противовеса, но как мне эти дурацкие силы разбудить? Может, ты меня чему научишь? И главное, мама ничего никогда мне не показывала! Ну как же она... – Леха споткнулся – вот осел, идиот!.. Мама, прости...

– Да чему я тебя научить могу, карга деревенская? Все мои заклятия – час читать да день учить. Лена берегла тебя от наших дел, хотела, чтобы ты жил беспечально и не в страхе. Помогу чем смогу, да тебе средь них – мало полезных наберется. А вот могу на время боль подсердечную унять, чтобы не мешала.

– Как это?