Нечто

И меня удивляет, что он бывает способным к четкому мышлению, таким мне представляется замусоренным его ум.

А может, это просто форма его умственного отдыха.

Я, отдыхая, дремлю — Каплин болтает о рождении звезд и цивилизации осьминогов, спрашивая, почему бы ей не возникнуть в море… Задремал я, помнится, где-то на Юпитере.

Каплин вдруг стал огромным, а я маленьким и круглым, будто голова красного голландского сыра.

Став голландским сыром, я покатился куда-то вниз и катился долго и приятно. Затем пришел крепкий сон. Но сказать то же о своем пробуждении я не могу: оно было неприятным и даже болезненным.

Во-первых, проснулся я внезапно, дернувшись, и ударился о стеклышко шлема, клюнув в него носом. И второе — мне было жутко. Так себя чувствуешь где-нибудь в лесу, если ночь глухая и беззвездная.

Я стал искать причины страха.

Светилось жерло кратера, по-прежнему кипела лава, тени лежали на полу вперемежку с полосами красного и желтого (от фонарей) света.

Тени… Они шевелятся, движутся, живут. В этом нет ничего особенного, это оптический обман, скольжение света по наплывам. Пора было и возвращаться — отдохнул недурно. Я потянулся, зевнул.

— Пора, — сказал я.

— Тише. Что это? — прошипел в телефон Каплин. Он тянул палец, указывая.

Я медленно повернул голову (заело в сочленении скафандра, но хрустнуло и отпустило) и увидел клок тени. Он оторвался от камней и плыл, держась центра, медленно плыл к нам.

— Вот так груздь, — пробормотал я и замер — другая тень, разрастаясь, двигалась на меня.

Я не дышал и не отрывал глаз от движущегося. Вот колышется метрах в трех, вот, надвинувшись, загородило красноватые отсветы и засветилось само.

Я вскрикнул: прозрачно-черное Нечто проплыло надо мной и затерялось среди других вполне нормальных теней.

Я вцепился в жесткую руку Каплина: надвинулись еще тени. Они замелькали между оплавленных камней, то плыли дымными клочьями, то походили на силуэты человека, на что угодно.

Вот летит птица, плывет крокодил, кошка… Прошел согнутый годами старик.

Но основная их форма шарообразна.

Кто они, эти призраки?.. Черные, зыбкие, неясные?..

(Черные призраки — тогда же я нашел им название.)

Одни призраки на лету исчезали, другие припадали к камням. Оторвавшись, они вновь занимали место в строю и летели, летели…

Что это?.. Намек?.. Игра?..

Тени замкнули нас в свой круг, они близятся, они близятся, они рядом. Скафандр мой повышенной защиты, но странные токи пронзали его.

Истома охватывала меня, голова кружилась… Но сколько их?.. Раз, два, три… Ударил подземный гром, заклекотала лава. Тени рванулись от нас. Они скрывались одна за другой в конце жерла, они уходили в лаву.

А там, в багровых отсветах, ворочалось, и булькало, и ворчало нечто темное и многоногое.

Около нас же оставалась лишь одна тень, один Черный Призрак — небольшой и бойко-игривый. Я рассматривал его. Мне показалось… Нет, я совершенно явственно заметил упорядоченное движение его субстанции. Я увидел… Мне показалось — в нем сливались потоки, будто в спиральной звездной туманности. И отчего-то я понял, что субстанция его есть Черный Огонь. Он и входил в меня, он жег грудь.

Никто не видел Черного Огня.

— Вот я его сейчас, — пробормотал я, поднимаясь. — Схвачу, дай мне пластиковый мешок.

— Не нужно, — хрипел в наушниках Каплин. — Не надо.

Он стиснул руками свой шлем и качал головой: не надо, не надо, не надо!..

Оно рядом. Я схватил, я поймал Нечто. Схватив, крикнул:

— Ага, попался!

И тотчас же подумал: «Что я наделал?.. Кто попался?..»

Я держал Нечто. Оно было совсем небольшое, с подушку величиной, а на ощупь — пушистая кошка.

Но это странно, ведь мои руки в металлических перчатках. Они же чувствовали, ощущали пушистость, ласковую, сладкую, необъяснимую.

Нечто сплющилось и растекалось по мне. Оно, клубясь, обволакивало грудь и шею.

Жгучей лаской было это прикосновение. Она была сильна и пронзительна. Дыхание мое пресеклось, и сердце остановилось. Я ощутил абсолютный покой и беззвучность в груди.

Не билось сердце, его не было совсем.

Ничего нет, только чернота…

Вдруг голос. Кто это вопит?

— Пошло! Пошло! Пошло! — кричал голос. Кто-то сильный бил меня по рукам и плечам. «Каплин, чудак Каплин, — вспомнил я. — Зачем? Мне хорошо, мозг растет… я разда… разда…»

…Каплин вынес меня.

Бедняга! Во мне девяносто кило, да еще скафандр. А там вездеход, тряска по камням, местная больница… Меня оживили («реанимировали», — говорит Каплин), но я полутруп. Боли, удушье — мое дело дрянь. И не одно сердце виновато, аллопаты из кожи лезут, ставя диагноз.

Впрочем, это ерунда, это малоинтересно. А вот Черные Призраки. Кто они?

Милейший Каплин бог знает что написал в последнем письме. Боюсь я за него, Каплин все же не работник науки, а чудак, говорун, фантазер. Вот что он пишет:

«Я не верю, что человек последнее и высшее создание природы» (всегда такой — вечно горячится).

«Человек плохо приспособлен к окружающему. Сколько усилий рук и мозга требуется, чтобы просто жить. Но если бы мы могли все нужное усваивать прямо из окружающей среды. Наши органы пищеварения громоздки, энергоемки, нежны. А их болезни?..