Нечто большее…

Он должен был приехать. И дело даже не в обещании. Я чувствовала, что Дэвид близко. Ничего не стоило взять телефон и позвонить, чтобы убедиться в этом. Или набрать сообщение. Но я и не заметила, как ожидание из тягости превратилось в предвкушение, и я начала получать от этого удовольствие. Ведь случилось же со мной чудо на рождество, когда я нашла его у себя дома, так почему бы ему не случится снова, и теперь дома Дэвид найдёт меня. Я уже слышала цокот копыт коня моего принца и сбросила ему с башни свои волосы.

Господи, о чём я?

Перед глазами встала сцена из третьего «Шрека», когда косы слетели с головы Рапунцель, обнажая лысую черепушку. Я не сдержала смешок, а проходящая мимо Элинор внезапно крепко обняла меня.

Я не перестаю ждать даже тогда, когда шар времени на Таймс-сквер начинает спускаться по флагштоку. Может быть именно поэтому за всем шумом и гвалтом, царящим в гостиной перед телевизором, я слышу, как в замке поворачивается ключ. Когда я выбегаю в прихожую, то чуть не зарабатываю разрыв сердца: в процессе поиска очков Моргана мы не заметили, как завалили чемоданами входную дверь.

Всё происходящее далее напоминает штурм Эвереста. Не то, чтобы я когда-нибудь его штурмовала, но мой прорыв по коридору был не менее эпичен.

Я чувствую себя титаном, громящим скалы.

Шутя, отбрасывающим громадные валуны со своего пути.

Перепрыгивающим ущелья и завалы.

Что за хрень в розовом рюкзачке Роуз только что лишила меня мизинца на правой ноге?

Дэвид пытается открыть дверь. Она едва поддаётся.

— Бет, — кричит он в образовавшуюся щелочку. — Если таким способом ты даёшь понять, что не хочешь меня видеть…

— Ох, заткнись, пожалуйста. И перестань толкать дверь. Мне надо убрать чемоданы.

— Какие чемоданы?

— Судя по логотипу, от Виттона. У моих таких нет. Значит, это Элинор.

— Мама здесь?

— Все здесь. Из аэропорта они сразу приехали к нам. Подожди, я освобожу проход.

— Подожду, конечно, но что зачем они к нам приехали?

— Видимо, спасают от одиночества в праздник.

— Очень интересно. А с чего они взяли, что нас надо спасать?

— Спроси их сам.

Отодвинув последний чемодан, я наконец открываю дверь.

— Привет.

— Привет.

Позади меня квартира оглашается громогласным воплем Рика: «Если старый знакомый будет забыт…». Следующую строчку подхватывает мой папа.

Брови Дэвида взлетают вверх:

— Что это?

— Шотландско-ирландская кровь, вероятно. С Новым годом, Дэвид.

— С Новым годом, Бет. Должны ли мы к ним присоединиться?

Я оборачиваюсь на заваленный чемоданами проход, затем снова смотрю на своего мужчину. Его глаза смеются. Встав на носочки, я отрываю от гирлянды, пришпиленной к дверному косяку, веточку омелы и толкаю его назад.

— Идём.

Оказавшись в коридоре, я закрываю за собой дверь. Шум стихает. Мы остаёмся одни. Дэвид снимает с себя пальто, закутывает меня в него и прижимает к себе.

— Привет, — шепчет он.

— Привет, — выдыхаю я.

Мне хочется сказать ему, как я рада его видеть. Как долго я его ждала и как верила, что он обязательно сегодня приедет. Как я истосковалась по нему и что больше не хочу расставаться. Но, глядя на склонённое надо мной красивое лицо, я понимаю, что все слова излишни. Он чувствует тоже самое. И теперь настала его очередь говорить.

Внезапно я начинаю паниковать. Дыхание учащается. Пальто сдавливает грудную клетку. Меня кидает в жар. Вот о чём говорил Дэвид: вероятно, я всё-таки не готова к следующему шагу. Но не из-за неверия в нас, а из сомнения в себе. Я настолько сильно люблю его в этот момент, что не знаю, способна ли на большее? А что, если вот такой моей любви ему недостаточно?

Будто понимая, что со мной что-то не ладно, Дэвид берёт моё лицо в свои руки. Его глаза мечутся между моими туда-сюда, туда-сюда. Он ищет в них причину моего состояния, и я боюсь, что он вот-вот её найдёт. Эмоциональность этого дня и внутренняя неразбериха рушат последние защитные барьеры, и, чтобы не сорваться, я закрываю глаза.

Сосредотачиваюсь на его пальцах. Тёплых, нежных, осторожно путешествующих по моему лицу; к ушам, к шее и обратно. Эти лёгкие прикосновения заставляют меня забыть о своих страхах. Я трепещу под ними и лишь иногда судорожно втягиваю ртом воздух. За пальцами следуют губы. Они проделывают тот же путь, только вызывают уже не трепет, а возбуждение.

Момент, который мы разделяем, очень интимен. Может, даже более, чем наша близость. Это единение, когда я — это он, а он — это я. Мы одно целое, и отказываться от этого — словно отказываться от самой себя.

Коснувшись виска, его губы спускаются вниз, а я открываю глаза. Когда-нибудь, через миллион лет, я снова стану замечать этот мир. Но в эти мгновения мой мир сосредоточен в нём. Он должен это знать.

И в тот момент, когда я собираюсь ему об этом сообщить, Дэвид находит мои губы. Его язык скользит по ним и, испросив разрешения, осторожно раздвигает. Не проявляя настойчивости, он проникает всё глубже и глубже. Сердце ухает в груди в такт его движениям. Медленным, нежным поцелуем Дэвид вытягивает из меня душу, заменяя её своей.