— У меня работа особого характера, моей работе любовные переживания мешают. Нет уж, продолжим все как прежде: я буду приносить благодеяния человечеству, не любя его, а оно будет принимать от меня дары, не любя меня. Это будет лучше всего.
Он отхлебнул кофе из чашки, помолчал и затем более вызывающим тоном сказал:
— У меня нет ни времени, ни склонностей к сентиментальности.
Вскоре после этого святой отец стал прощаться. Гильдей проводил его до парадной двери, и там они постояли некоторое время. Отец Марчисон смотрел на деревья парка, высящиеся за оградой на противоположной стороне влажного шоссе.
— Я вижу, что как раз напротив вашего дома расположен один из входов в парк, — сказал он, думая о чем-то другом.
— Да, и я этим иногда пользуюсь, чтобы немного прогуляться. Во время ходьбы по аллеям иногда приходят в голову свежие мысли. Разрешите пожелать вам доброй ночи. Буду вас ждать еще.
— Я с удовольствием встречусь с вами.
Святой отец удалился, шагая большими шагами. Гильдей смотрел ему вслед, стоя у парадной своего дома.
С этого вечера отец Марчисон стал бывать в доме 100 на площади Гайд Парка. В сердце святого отца умещалась любовь ко многим знакомым ему людям и симпатия, нежность ко всему живому, а когда он стал чаще встречаться с профессором Гильдеем, то в его любвеобильном сердце отыскался уголок и для этого несчастного, по его мнению, человека. Отец Марчисон искренне жалел этого удивительно трудолюбивого человека, одаренного сильным умом и отважным характером, проявлявшимся в том, что Гильдей никогда не поддавался отчаянью, не просил у кого-либо помощи, никогда не жаловался на трудности и всегда шел прямым путем к цели. Казалось бы, что такого человека и нет причин жалеть, но отец Марчисон жалел профессора Гильдея по той причине, что тот ограничивает интересы своей жизни, лишает себя многих ее богатств, о чем знает хорошо отец Марчисон и о чем ничего не хочет знать суровый труженик науки. Святой отец все это откровенно высказывал самому Гильдею. У них с момента первой встречи сложились отношения, не допускающие никакой фальши.
В один из вечеров, когда они мирно беседовали, отец Марчисон обратил внимание Гильдея на некоторую курьезную закономерность: очень часто бывает, когда человек, не проявляющий к чему-то страстного желания, без особого труда получает это, и, напротив, тот, кто жаждет, стремится, ищет со всей страстью, он-то как раз ничего и не получает.
В ответ на это Гильдей сказал с иронической усмешкой:
— По этому закону на меня должен был хлынуть поток любви, потому что я не жажду ее, не стремлюсь к ней и не ищу ее со всей страстью.
— Не зарекайтесь.
— Да нет, я просто уверен, что иначе и не буду относиться к этой человеческой слабости.
Отец Марчисон промолчал. Он занялся концами пояса, охватывающего его черную сутану, и, завершив это занятие, сказал тихо и задумчиво, как бы говоря не с Гильдеем и не с самим собой, а отвечая на вопрос кого-то, кого не было рядом с ними:
— Да, я чувствую именно это — жалость.
— Жалость? По отношению к кому?
Но и тут святой отец не стал отвечать, он чувствовал, что вопрос профессора задан всуе, все он прекрасно понял.
Вот такими были любопытные взаимоотношения профессора и святого отца. Впервые строптивый ученый был дружески связан с человеком, который во всем был ему противоположен, а в придачу еще и жалел его.
Все, что тревожило святого отца в судьбе профессора, вызывало сострадание к нему, жалость — все это было в высшей степени безразлично самому профессору Гильдею и совершенно не занимало его мысли, когда он расставался с отцом Марчисоном. Странная, непонятная черта в характере ученого — полнейшее равнодушие.
II
Прошло около полутора лет. В один из осенних вечеров отец Марчисон решил навестить своего знакомого. В доме 100 на площади Гайд-парка он справился у светловолосого и худощавого метрдотеля (которого звали Питтингом), дома ли его хозяин?
— Да, сэр, он дома. Прошу вас.
Как всегда, бесшумно он шел впереди отца Марчисона по довольно узкой лестнице. Осторожно открыв дверь библиотеки, он сказал мягким бесцветным голосом:
— Отец Марчисон.
Гильдей сидел в кресле перед камином, где слабо горел огонь. Худые руки профессора с длинными пальцами лежали на коленях, голова была склонена на грудь, что придавало ему вид глубоко задумавшегося человека. Питтинг повторил чуточку громче:
— Сэр, вас хочет видеть отец Марчисон.
Профессор вздрогнул и быстро повернулся к уже переступившему порог библиотеки святому отцу.
— Страшно рад вас видеть! Идите сюда к огню.
Святой отец взглянул в лицо профессору, и ему показалось, что тот выглядит крайне усталым.
— Ваш вид мне не очень нравится сегодня. Что с вами?
— Вот как?
— Да, вы, наверное, очень много работаете. Я слышал, вы готовитесь к научной конференции в Париже. Подготовка к этой поездке заставляет вас переутомляться?
— Нисколько! Мой доклад уже готов. Я мог бы вам тут же изложить его от начала до конца. Садитесь, пожалуйста.