Нечто в воде

А я им рискую? Впервые задумываюсь о происходящем с такой точки зрения. Черт, может, и так. Я думала, что стараюсь ради всех нас, теперь начинаю сомневаться. Может, мной руководит эгоизм? От подобной мысли у меня перехватывает дыхание. Стою и смотрю на Марка. Внутри пустота. На глазах выступают слезы. Выражение лица Марка смягчается.

Он считает, я сожалею и раскаиваюсь. Я же плачу, потому что запуталась. Сама не знаю, зачем во все это ввязалась.

31. Лотти

Среда, 28 сентября

Полагаю, в этот раз я на темной стороне. Сидя напротив Шарлотты Макинрой в ее уютной семейной кухне, размышляю о том, кто же я теперь такая. Не прошло и месяца с тех пор, как я могла назвать себя самым обычным человеком, заурядным обывателем. Я вместе со всеми хорошими людьми находилась по одну сторону баррикад, а плохие – по другую. Стали они плохими из-за врожденных наклонностей или по собственному выбору – не суть важно. Так или иначе, они от меня отличались. Я же оставалась порядочным человеком. Теперь на правильной стороне сидит Лотти.

А была ли я когда-нибудь порядочным человеком? Ведь я не слишком изменилась внутри, правда? Рассуждаю так же, как и прежде. Так же действую. Хочу того же. Веду себя как всегда. Неужели я изначально была плохой? Я преступила множество законов, надеюсь, не слишком серьезных, но за эти нарушения меня вполне могут отправить в тюрьму. Вспомнив, что Эдди получил семь лет всего лишь за отмывание денег, я прихожу в ужас.

Лотти спокойна, красива и умна, какой и должна быть дочь Эдди Бишопа.

Мы с ней действительно похожи.

Лотти медик, она работает в отделении неотложной помощи в Луишеме. Несмотря на долгий рабочий день, она охотно со мной встретилась. Я не уверена, что на ее месте проявила бы такое же великодушие, а она искренне хочет помочь. Лотти хороший человек. Хочет делать все правильно. Не так, как ее отец.

Я вдруг задумываюсь о том, что мы с Марком будем говорить нашим детям. Если он вообще захочет от меня детей, когда я наконец ему расскажу. Моя рука опускается на живот, и я оставляю ее там как дополнительную защиту из кожи, мышц и костей для моего нерожденного ребенка.

С Алексой я говорила вчера вечером, после того она прошла процедуру ВМИ. Не исключено, что она уже беременна. Через две недели она сделает тест, тогда и узнаем. Я не выдержала и рассказала ей о своем ребенке. Меня так заразила ее радость, что я не смогла промолчать. Мне нужно было с кем-то поделиться. Я уже на восьмой неделе беременности. Алекса потребовала, чтобы я сходила к врачу, начала принимать фолиевую кислоту и отказалась от мягких сыров.

Фолиевую кислоту я принимаю с момента возвращения из Женевы. Спрятала ее у дальней стенки шкафчика в ванной. Алекса права, нужно сходить к доктору. Сказала ей, что сейчас чересчур занята. Слишком много дел. Хотела бы поведать ей обо всем. Жаль, что это невозможно.

Пропасть между мной и Марком растет. Я понимаю, что слишком давлю на него, но не хочу, чтобы бриллианты разрушили наш брак.

– Мы вместе? – шепнул он мне в постели прошлой ночью.

Я, естественно, кивнула, а он покачал головой и сказал натянутым голосом:

– Давай тогда выбросим бриллианты. Мы успеем отказаться от сделки. Вдруг за нами уже следит полиция? А если ты права и владельцы самолета тоже идут по нашему следу? И теперь впутаешь в наши дела еще и преступный синдикат из Ист-Энда. Ты сознательно творишь глупости, Эрин, и подвергаешь нас опасности. Выполни свое обещание Эдди, я не против, а от помощи с продажей бриллиантов откажись.

В одном он прав: за нами определенно следят. На автоответчике появились еще два молчаливых телефонных сообщения, и не от Эдди. Я не знаю, с кем они связаны, с владельцами самолета или с отделом СО‑15, но кто-то за нами следит.

Отказываться от сделки с Эдди уже поздно, так не делается, и Марк потом скажет мне спасибо, я точно знаю. И вот я здесь. Выполняю свою часть договоренности.

Пока я устанавливаю штатив и камеру, дочь Эдди задумчиво отхлебывает чай. Свет падает на нее сбоку, из высоких французских окон, которые выходят на мокрый осенний сад. Чистый рассеянный свет. Мягкий, филигранный.

Лицо Лотти в линзе видоискателя выглядит спокойным, расслабленным. Она у себя дома. Это ничуть не напоминает напряженную атмосферу моих тюремных интервью.

Я включаю камеру.

– Лотти, на прошлой неделе я навестила вашего отца в Пентонвиле. Он очень тепло о вас отзывался. Вы были близки во времена вашего детства?

Я начинаю издалека. Не хочу на нее давить. В конце концов, понятия не имею, что она к нему испытывает.

Она тихо вздыхает.

Лотти знала, что я буду задавать вопросы, но только теперь поняла, что ответить на них будет непросто. Мои вопросы требуют непрерывного и утомительного возвращения к прошлому.