Недалеко от Москвы. Жизнь продолжается

Кузьмич подошел к Лене и стал водить над ней вениками. На спине Лены выделялись белые следы от лифчика и трусов, а загар был неяркий, малозаметный – если бы не эти белые следы, то можно было бы подумать, что все это естественный цвет ее кожи.

Кузьмич прошелся по спине и ногам Лены и наказав обождать принялся за Виолетту.

– Где же этот ты так загорела, красавица? Загар-то не наш, не московский.

– Далеко, Кузьмич. В горах, мы там работали.

– Ну, ну! Смотрю, загорала ты без мужиков!

– А у нас там свой пляж был, женский …

Поработав над спиной и ногами Виолетты Кузьмич вернулся к Лене и начал ее охаживать как следует – Лена терпела-терпела и начала орать в голос.

– Терпи! Спортом не занимаешься! Вон сколько сала нагуляла! Давай терпи!

Огладив ее веником Кузьмич прогнал ее остужаться – Виктор вылил на нее бадейку холодной воды, после чего Лена, прикрываясь руками, вернулась в парную и легла погреться.

Виолетта под вениками Кузьмича сперва покряхтывала, а потом начала постанывать, что Кузьмичу очень понравилось.

– Ты покричи, покричи! Это полезно. Когда кричишь воздух легкие прочищает.

– Кузьмич, можно мне … перевернуться?

– А чего спросила-то?

Виолетта перевернулась на спину и Кузьмич начал обрабатывать ее спереди.

– Не боись, твою молочную ферму не трону … Долго еще кормить-то будешь? Малец у тебя большущий!

– Я уже приучаю его к обычной пище из молочной кухни …

– Не боись, я живот твой не обижу. Роды нормальные были?

– Нормальные.

– Тогда маленько постегаю – это полезно, мышцы восстанавливает. А еще ногу подними, я тебе ногу обработаю.

Он нагнулся к ней и тихонько прошептал:

– А Ленка своей пизды лысой стесняется! – и лукаво подмигнул Виолетте.

Он по очереди обработал вениками ноги Виолетты.

– Теперь беги, пусть тебя Антоныч холодной водой обольет!

Разомлевшие и голые Виктор и женщины сидели за столом в предбаннике и слушали Кузьмича – правда, Лены обернулась полотенцем, но не вся, а только в нижней части.

– Если бы не Анатолий, то не знаю, как бы я жил … Он меня сюда вытащил, он нашел и привел лошадей, он мне молодых подкинул … Что Гена, что Настя – оба золотые ребята. Работы не боятся, ко мне со всем почтением. Я их полюбил, верите? Как родных …

Кузьмич нахмурился и помолчал. Видимо, вспомнил сына, который от него отказался, когда Кузьмича арестовали в свое время по ложному доносу о сотрудничестве с немецко-фашистскими оккупантами.

И после реабилитации и вручения ему партизанской медали сын к отцу не пришел.

– Я Настю учу банному делу, она уже может и побанить … Но к вам ее постеснялся пустить. Честно. Я старый, но первый раз вижу, чтобы промеж двух баб и одного мужика такая любовь была … Молчите, я все вижу! У вас любовь настоящая, душевная, не похоть. Вы меня, старика, простите, но я все вижу! И какая любовь промеж вас, и какое уважение …

ПОСЛЕ БАНИ

– Ух, какие вы … разомлевшие! Папка, а я тебе пивка припасла!

– Спасибо, милая моя Машенька!

– А мне? – спросила Лена скорее для порядка.

– Ничего, обойдешься. Пока Виоле нельзя, так и не дразни ее.

Женщины пили чай с какими-то духовитыми листьями, а Виктор тянул пиво банку за банкой.

Потом он устроился на полу около ног Виолетты. Та сидела на диване и забавлялась с Витенькой. Дверь в коридор осталась открытой и Лена подошла к ней.

Виктор гладил колени Виолетты и целовал их.

Трудно поверить

Что было лето,

Ведь сосульки

Лишь изредка капали.

Она представилась – Виолетта.

Сосульки сверкнули,

Забыв прокапать.

И сердце забилось,

И даже звезды сверкнули,

Напомнив это,

Что несмотря

На снежный покров -

В душе и природе

Лето.

Виолетта гладила его волосы и из-под закрытых век ее глаз сползли две слезинки.

– Лена, иди к нам! – увидела она Лену за дверью, – Садись вот сюда.

Виктор снял одну руку с колен Виолетты и положил ее на колено Лены, сдвинув вверх подол ее платья. Он поцеловал колени и прижался к ним лицом.

Нет,

Никогда не говори мне нет,

Не говори мне!

И если постучу я в дверь,

То отвори мне.

Отвори мне!

И если

Мне нужна твоя ладонь,

То дай мне.

Дай мне!

И если память

Никогда

Моя

Тебя не отпускает,

То прости мне.

Прости мне!

Такая неистовая боль звучала в его голосе, что обе женщины стали гладить его волосы, и их руки сталкивались, но они старались не мешать друг другу.

До конца,

До тихого креста

Пусть душа

Останется чиста!

Перед этой

Желтой, захолустной

Стороной березовой моей,

Перед жнивой,

Пасмурной и грустной

В дни осенних

Горестных дождей …

Он читал совсем тихо, про себя и для себя, и от этого обе женщины поежились и обняли друг друга.

….

Перед всем

Старинным белым светом

Я клянусь:

Душа моя чиста.

Пусть она

Останется чиста

До конца,

До смертного креста!

Витенька удивлялся – что это обе мамы плачут? И почему они так гладят папу, а он спрятал лицо между их ног и ничего больше не говорит?

А потом его оставили с Машей, а сами обняли папу и куда-то увели.

Лена и Виолетта привели Виктора к нему в квартиру и уложили его в кровать. И склонились обе над ним, целуя и гладя.

– Витя, я так люблю тебя! Милый мой! Но я не могу лечь рядом с тобой, потому что Лена тоже любит тебя и сидит рядом …