Недалеко от Земли

— Мы — ранние пташки, — засмеялась девушка, будто серебряные колокольчики рассыпались. Осмелев, она сделала несколько шагов навстречу. Двигалась она с грацией Терпсихоры, и Никита немедленно поразился, откуда в отдалённой таёжной глуши могло возникнуть подобное чудо. Когда девушка оказалась значительно ближе, он заглянул в её глаза и совсем уж остолбенел. Таких глаз он нигде и никогда не видел. Бездонная и прозрачная глубина их, нисколько не скрываемая, а, наоборот, лишь подчёркиваемая васильково-голубым цветом радужки, казалось, сулит нескончаемую череду откровений тому, кто сумеет разгадать секрет хозяйки. А ещё они были полны ожиданием чуда.

— Как зовут тебя, фея лесная? — севшим голосом пробормотал Никита.

— Машкой её зовут, — снисходительно оповестил подоспевший вовремя мальчуган. — И вовсе она не фея, а старшая наша. Плотниковы мы.

— Ага, — сказал Никита, не отводя взгляда от девушки. — А тебя как кличут? — И он наконец-то посмотрел на маленького сопровождающего феи.

— Фёдор я, — солидно представился Плотников-младший. — Как в «Простоквашино», только не дядя, — и тут же, без перехода, поинтересовался. — А можно научиться так же?

— Можно, — весело сказал экс-спецназовец. Его уже стало отпускать. — Только надо быть настойчивым и непреклонным в своём решении. И заниматься каждый день. Сможешь?

— А то, — фыркнул пацан. — Это ж не в школу ходить, — он шмыгнул носом и деловито поинтересовался. — За лето управимся?

Никита засмеялся и положил руку ему на плечо.

— Лета, — сказал он, глядя в глаза Фёдору и обнаруживая несомненное сходство с сестрой, — маловато будет. Этим надо заниматься всю жизнь.

— Так долго? — разочарованно протянул мальчишка. — Не-е. Я после школы в город подамся. Как Машка, — он кивнул в сторону сестры, но тут же снова возбудился. — А может, успеем? Мы к тебе каждый день приходить будем.

— Вы? — с замиранием сердца спросил Никита, опять взглянув на девушку и тут же почувствовав давно забытое щемление в груди. — Вы тоже, Маша?

Щёки лесной феи стали медленно наливаться краской.

— Меня без неё одного в тайгу не пустят, — ещё раз встрял Фёдор. — К тому ж это она меня сюда затащила. Давай, говорит, к дому лесника сходим…

«Неужели… — подумал Никита, продолжая тонуть в машиных глазах, — неужели это случилось?.. Она?..» Согревшая душу мысль неожиданно сменилась вызвавшей трепет следующей: «А не про неё ли отец Василий сказывал?» И он, как-то не заметив, что мысли уже обратились в слова, спросил:

— Вашу маму часом не Прасковьей звать?

— Так я ж и толкую, — удивляясь непонятливости старших, хотя сестру он взрослой явно не считал, напомнил о себе Фёдор, — Плотниковы мы. Прасковьи Кузьминишны.

— Что ж вы сразу не сказали? — невпопад брякнул лесник. — Мне ж… — «Что «мне ж»?» — тут же осёкся он. — В общем… э-э-э… я — Никита, — он приложил руку к груди и склонил голову.

— Так тебя и так все знают, — сказал мальчишка. — Ты к нашему попу каждый месяц ходишь. А больше ни с кем… Мать говорит, странный ты. Видный, говорит, мужик, а живёт бобылём… Собака, говорит, ему вместо семьи. Непорядок…

— Ты, Фёдор, не суди о том, чего не знаешь, — наконец подала голос девушка. — Всякое болтают, а ты не повторяй…

— Во… — пацан смешно сморщил нос, — и Машка воспитывает. А сама как в тебя втюрилась ещё в школе, так и до сих пор…

— Фёдор! — отчаянно сорвался звонкий голос, и лесная фея снова зарделась. — Не смей!

— Да ладно, — мальчишка понял, что хватил лишку. — Больше не буду.

То, что в запале вырвалось у Плотникова-младшего, хмельным вином ударило Никите в голову, и внутренне воспарив в горние выси, он всё же постарался сгладить возникшую неловкость.

— Не сердитесь на него, Маша, — примиряюще сказал он. — Мальчишки — иногда народ взбалмошный и колючий. Сам такой был. Это пройдёт со временем, — и, заметив, что Фёдор опять собирается что-то ляпнуть, приложил ему палец к губам и добавил — Если действительно хочешь овладеть боевыми искусствами, научись быть сдержанным и справедливым. А в первую очередь — относиться с уважением к женщинам. Ясно?

Парнишка сжал губы в полоску, посмотрел на лесника блестящими потемневшими глазами и молча кивнул. Девушка, всё ещё смущённая и одновременно рассерженная, отвела взгляд. Потом робко улыбнулась.

— Вот и славно! — счастливый Никита взял обоих за руки. — А теперь пошли чай пить. Приглашаю вас в гости.

Так состоялось их знакомство. Потом были древний пузатый самовар, подаренный отцом Василием, откопавшим его невесть где и когда, веранда, заполненная солнечным светом, и машины глаза, от которых Никита, как ни старался, не мог оторваться. И хитрющая физиономия Фёдора, сама за себя говорившая: «Вот, мол, и этот туда же. Втюрился, как последний второгодник. А ещё Джеки Чан называется!»