Недалеко от Земли

После чаепития экс-спецназовец целый час гонял мальца по утоптанному двору, заставляя до изнеможения повторять базовые стойки и передвижения, а также попутно выбивая из него дух противоречия и строптивость. «Запоминай, — приговаривал он. — Первое — сторонись нерадивости и лени, второе — сторонись гордыни и похвальбы, третье — сторонись вспыльчивости и суетливости…»

Надо отдать должное, Фёдор старался. Даже тогда, когда его слабенькие силёнки, очевидно, были уже на исходе. И всё это под внимательным взглядом старшей сестры.

Наконец Никита сказал: «Для первого раза достаточно», и они уселись, скрестив ноги, на траву у изгороди, где лесник стал обучать парнишку важнейшим правилам медитации и глубокого дыхания. Истекли ещё полчаса, потом ещё полчаса, потом они опять сидели на веранде и говорили, говорили, говорили… Правда, в основном вещал гостеприимный хозяин, распуская перед Машей павлиний хвост, а младший брат её больше не улыбался ехидно, наоборот, притихнув, он молча слушал, теперь уже окончательно убедившись в праве Никиты быть центром внимания.

И только во второй половине дня гости вдруг вспомнили, что время, отпущенное им на прогулку, уже давно истекло. «Мама, наверное, переволновалась вся, куда мы запропастились», — смущённо сказала девушка, а Фёдор, как бы подтверждая её слова, со вздохом кивнул. Уходить ему явно не хотелось. «Если вы не против, мы могли бы вас проводить. Да, Играй? — Никита подмигнул псу, который, услышав своё имя, тут же выставил вперёд лапы, распустив когти, с прискуливанием потянулся и махнул хвостом, выразив тем самым полную готовность сопровождать компанию хоть на край света. А его хозяин, трепеща от собственного нахальства, добавил. — Заодно с Прасковьей Кузьминишной меня познакомите. Можно?» И замер, ожидая ответа.

— А то, — подтвердил Фёдор, Маша же, покраснев, отвела взгляд и судорожно, так, что костяшки побелели, сжала кулачки.

По дороге в деревню Никита рассказывал разные смешные истории, случавшиеся с ним в прежней жизни, девушка звонко смеялась, а меньшой Плотников только хитро и понимающе прищуривался, не покушаясь, впрочем, на то, что со всей очевидностью возникло между его сестрой и вновь обретённым старшим другом. По-своему он тоже был умиротворён и даже счастлив. Соседские пацаны теперь умрут от зависти, и хотя Никита сказал, что надо избегать гордыни и похвальбы, но один-то раз похвастаться всё же не мешало. Тем более, что есть чем. Играй степенно трусиґл рядом с Фёдором, деликатно не обращая внимания на хозяина с его пассией, мол, у вас — своя компания, а у нас — своя.

Прасковья Кузьминишна встретила их на крыльце старого, но ещё крепкого и ухоженного деревянного дома, вытирая мокрые руки полотняным полотенцем. Оказалась она женщиной приятной, совсем не деревенской наружности, статной и довольно улыбчивой. Увидев Никиту, она тут же забыла о своём справедливом желании устроить детям нагоняй, растерялась и только и сказала: «Никак гости к нам». Уже позже, когда они сидели за покрытым цветастой скатертью столом, уставленным всевозможными разносолами, извлечёнными из погреба по случаю нежданного знакомства, вели неторопливую беседу и прихлёбывали из объёмистых кружек свежезаваренный чай, когда первые впечатления друг о друге достаточно сложились и по ходу выяснения за разговором различных мелких подробностей в значительной мере оправдались, когда от внимательного и оценивающего взгляда хозяйки не укрылось трепетное отношение героя деревенских слухов к её дочери, вдруг с простодушной бабьей прямотой прозвучало: «А ты, Никита, никак в зятья ко мне набиваешься?» «Набиваюсь, — не дрогнув, ответил лесник. — И надеюсь, что вы мне не откажете». «Ха», — сказал Фёдор, удостоверившись в правильности своих наблюдений, и с независимым видом удалился из горницы. «Давно она по тебе сохла, — разглаживая скатерть, Прасковья Кузьминишна подняла испытующий взгляд на гостя. — Дождалась вот. Видать, судьба. Не обижай её, Никита… хотя чего это я. И так вижу, мужик ты хороший. А она-то уж у меня…» Маша, побледнев и потупив взор, сидела молча, такого скорого материнского откровения она никак не ожидала. «В общем, доверяю я тебе дочь, — глаза хозяйки потемнели. — А там уж сами смотрите».

Дальнейший разговор Никита запомнил плохо, вернее, совсем не запомнил, потому что голова вдруг стала тяжёлой, мысли расплывчатыми, а сердце засбоило, и по телу разошлась волна слабости. «Что это со мной? — удивился он. — Совсем сдурел от радости?» Кое-как собравшись, всё-таки многолетний тренинг — великая вещь, Никита постарался, чтобы его внутреннее смятение хотя бы внешне было незаметно.