Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

— Прочитал? — Шура взял брошюру из Митиных рук. — Это место особенно запомни. Отсюда: «…мы приходим к несомненному выводу, что именно новоискровская тактика, по ее объективному значению, играет на руку буржуазной демократии… Принижение задач вооруженного восстания, — смешение общенародных политических лозунгов революционного пролетариата и монархической буржуазии… — все это вместе взятое дает как раз ту политику хвостизма в революционный момент, которая сбивает с толку пролетариат, дезорганизует его и вносит смуту в его сознание, принижает тактику социал-демократии, вместо того, чтобы указывать единственный путь к победе и присоединять к лозунгу пролетариата все революционные и республиканские элементы народа». — Вот так! — резко произнес Шура. — А ты — «русская революционная демократия»! Слова — громкие, а за ними — «чего-с изволите, господа капиталисты». С такими лакеями нам не только в партии, но и в Совете быть нельзя. Если уж размежевываться — по всем линиям! Так мы вчера и сказали Уханову и его компании на заседании Совета. Словом, отозвали своих, большевистских депутатов. Потому просьба к тебе: ноги в руки и в Брянск с нашей резолюцией. Передашь лично Фокину.

Нечего было надеяться найти Игнатия Ивановича в доме номер тридцать два в Новой слободе. Этот адрес Шура сообщил Мите на всякий случай, а наказал идти сразу же на Петропавловскую, в техническое училища.

Учебный год давно закончился, потому во всех школах, гимназиях и училищах актовые залы занимали под митинги и собрания, директорские и преподавательские комнаты, а то и классы под всякого рода комитеты.

Для Мити техническое училище — как своя гимназия. Влетел в вестибюль — круговерть людская. Куда-то спешат по коридорам солдаты, рабочие, приезжие из деревень. То и дело справляются друг у друга, в какой комнате юридическая комиссия, финансовая, культурно-просветительная, куда можно подать жалобу… Оказывается, кроме комитета большевиков втиснулись в училище восемь комиссий Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов вместе с канцелярией, которые, как гласит вывешенное в вестибюле объявление, открыты с 9 утра до 19 часов ежедневно, а в воскресные дни — до часа дня. Не успел сделать и двух шагов, как навстречу Фокин. Узелок галстука чуть приспущен, пиджак расстегнут, шевелюра всклокочена. Так стремительно вышел он из соседней комнаты с какими-то листками в руках, что чуть не столкнулись.

— А-а, Митя, проходите. Здравствуйте, я — сейчас… — Фокин пропустил Митю вперед и сам подошел к столику, за которым сидела машинистка. — Пожалуйста, Стася, вот это в двадцати экземплярах, это в шести, это пока в двух, — положил он рядом с «ремингтоном» один за другим исписанные мелким почерком листки и — снова в сторону Мити: — Как Бежица? Сражается? А мы в Брянске, видите, только сочиняем… Как говорится, пошла писать губерния!

— Ну вы и скажете, Игнатий Иванович! — засмеялась сидящая за столом девушка, которую Фокин назвал Стасей.

Митя посмотрел в ее сторону и невольно смутился. Перед ним была стройная, с большими серыми глазами и ямочками на щеках девушка, должно быть, лет девятнадцати, во всяком случае, чуть-чуть, на какой-нибудь год, старше Мити. На ней светлая блузка с маленьким бантом у правого плеча, которая очень шла к ее лицу, слегка тронутому первым загаром, и ко всей ее ладной фигуре.

Сверстницы нередко говорили Мите, что у него мужественное лицо и профиль настоящего римского воина. Поначалу это его смущало, но, как-то оставшись один перед зеркалом, он внимательно стал себя разглядывать. Повернулся боком. Линия лба прямая, нос — тоже, хотя, если внимательно присмотреться, скорее не с характерной для римлян горбинкой, а чуть уточкой. Но какая разница, если со стороны всем видится впрямь мужественный профиль!

Не сдержался, решил проверить мнение девчонок на сестре Екатерине: «Как полагаешь, мужественное лицо у твоего брата?» Екатерина сразу не поняла, о ком речь: «Фи! У Шурки-то? Глаза рачьи, чуть ли не в разные стороны, щеки втянулись — одни скулы торчат… Вот у тебя, Митя, что-то есть! Подбородок, например. Выдается вперед, такие только у мужчин с сильной волей…»

С тех пор Мите стало казаться, что все только и глядят с завистью и восхищением на его подбородок, и он, встречаясь с хорошенькими девицами, гордо поднимал свою римскую голову.

Теперь же, перед Стасей, он почему-то потупил глаза и, как показалось ему, сделал какое-то странное движение, чтобы запрятать свой римский подбородок с ямочкой в воротник гимназической куртки. Дело было явно не в ямочке на его подбородке, а в ямочках на Стасиных щеках — таким привлекательным делали они ее лицо.

— Можно подумать, что с утра до вечера вы, Игнатий Иванович, только и заняты одними бумагами. А вас ищи то в арсенале, то на вокзалах, то в казармах, — повторила Стася, и ямочки на щеках стали еще более восхитительными.