Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Посылая телеграмму с просьбой откомандировать в Брянск опытного большевика-организатора, Кульков вправе был полагать: в такой крупный промышленный край не пришлют кого попало. Знал: готовить пролетариат к революции пятого года ЦК РСДРП направлял в Брянск, Бежицу и Людиново сначала Иннокентия Дубровинского, потом Веру Слуцкую. Кстати, именно от Брянского района Слуцкая избиралась делегатом на Пятый съезд партии. Можно ли было теперь, когда в повестку дня ставилась новая, еще небывалая пролетарская революция, отделываться фигурой меньшего масштаба?

С первых же дней пребывания Игната в Брянске события развернулись так, что сама их стремительность перехватывала дыхание. Уже к июню в городе большевиков стало за сотню, в июле — пятьсот. Да, в большинстве были солдаты — из гарнизона, из Двинских артиллерийских мастерских, но ведь какая сила появилась заместо той троицы.

Вскоре речь зашла о проведении собрания всех городских большевиков и выборах комитета.

Нечего было и говорить о том, в пользу кого на собрании поднимутся руки, чтобы, значит, поставить во главе организации. Для того и прислали уполномоченного, чтобы пустил корни, а потом — и на вершину. А как иначе? От головы теперь зависит успех всего дела — и дальнейший рост большевистских рядов, и укрепление их мощи. Вон какой замах предложил Фокин перед выборами комитета — отпечатать сразу тысячу новых бланков партийных билетов! Значит, на рост!..

Собрание созвали в техническом училище. У входа — Семен Панков и Антон Карпешин проверяли у каждого партбилеты. Невиданно, первый раз такой ритуал! Но — надо: не самодеятельность уже, не шаляй-валяй — боевая ячейка партии. Это сказал Фокин, когда определяли порядок сбора. Ну и его доклад включили, все, как надо…

Когда говорил Игнат о том, как росли партийные ряды, ничьей, разумеется, не называл заслуги. Лично о себе, конечно, ни намеком не упомянул. Но все знали — не без его напряжения сил. Однако можно было бы в докладе о нем, о Кулькове — отдельно и подробно, дескать, его ведь инициатива, его энергия… Но и об этом — ни полслова. Назвал, конечно, фамилии — кто начал, кто первым был, но не так, как хотелось бы Михаилу.

Но вздрогнул даже от неожиданности, когда подошел черед выборов: Фокин в качестве члена комитета и председателя предложил его, Кулькова.

Правильно говорится: доверие окрыляет. Тогда и почувствовал Михаил, как шире развернулись плечи, тогда и дела закрутились еще шибче, бегом побежали дела.

Те, кто начинал вместе с ним, кто на самых первых порах присоединился — Семен Панков, Карпешин, Балод Карл, тоже по праву вошли в комитет.

На перевыборах в Совет соглашателям-социалистам пришлось маленько потесниться — образовалась большевистская фракция.

Ну и на выборах в городскую думу выставили свои кандидатуры. Из сорока трех мест получили семь. По цифрам судить — шестнадцать процентов-избирателей отдали свои голоса большевикам, более шестидесяти четырех с половиной процента — блоку Товбина. По, известно, мал золотник, да дорог. Когда припрут тебя к стенке правдой, которая горька, сколько бы ни было за спиной прихлебателей, не выручат те шестьдесят четыре процента, завертишься как уж на сковороде.

А назавтра после заседания думы во всех закоулках города только и было толков: буржуи хотели спрятать от народа продовольственные запасы, а те, что зовутся большевиками, которые вместе с рабочими, сорвали их планы.

Вот пусть и поскребут у себя в затылке меньшевички, подумал Кульков, как им ответить: было такое — про скрытые пуды и вагоны?..

Приятно, когда можешь не стерпеть, а дать сдачи, и не просто сквитаться с тем, кто над тобой и твоими товарищами вздумал насмехаться, а припереть его к стенке на обман народа.

Вот какое настроение взыграло в душе Михаила после заседания думы.

Но где-то у Кулькова иногда и екнет в груди, молнией сквознет неуютная мысль: удержаться бы самому на гребне, не потерять бы, чего достиг.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В ночь с 18 на 19 октября тихая губернская Калуга проснулась как по тревоге. Сначала в испуге вскинулись с кроватей, протирая сонные глаза, жители окраинных улочек, затем — поречных, петляющих вдоль Оки, а следом — дворянских и купеческих особняков, расположенных в самом центре.

Словом, просыпался город по мере приближения со стороны станции Калуга-товарная урчания и рева броневых автомобилей, ржания множества лошадей, тяжелого, отдававшегося гудом в ночи, спешного шага сотен и сотен солдатских сапог.

Жителям было известно, что за городской чертой, в так называемом Барачном городке, стоят лагерем четыре запасных полка, готовящихся к отправке на фронт.

Но топали не они — в город вошли другие части.