Недавние были

Помню, примерно году в шестнадцатом забрёл я как-то к нему. Комната, в которой он жил, была невелика. Самым примечательным в этой комнатке была круглая печь - жарко натопленная и… расписанная от полу до потолка. Роспись походила на сказку: причудливые растения, невиданные цветы, люди с удлинёнными фигурами и с узкими лицами, напоминающие иконы древнерусского письма. Одеты эти люди в старинные сказочные одежды. Блёклые и удивительно гармоничные цвета одежд были богаты нежнейшими и тончайшими оттенками. Убранство, комнаты: деревянные игрушки, туеса, картинки на стенах - всё было того же стиля, того же толка, что и сказываемые Шергиным сказки. Это было жилище Сказки и прибежище Прекрасного.

Много лет спустя мне довелось увидеть книжку Бориса Шергина (сейчас она стоит вместе с другими его книгами на моей книжной полке) «У города Архангельского» с иллюстрациями автора и в его оформлении. Это прекрасный образчик органического слияния и единства формы и содержания. В книжке этой был весь Шергин - с его природными пристрастиями, редким даром живого ощущения прекрасного и своеобразного чувствования и видения русской северной старины.

Другого Шергина, в сущности говоря, никогда и не было. Наблюдая его в быту, читая его книги, слушая его сказы, я всегда видел всё того же Шергина, с которым однажды, будучи семнадцатилетним юношей, встретился в отдаленном уголке одной из классных комнат Архангельской гимназии, где он сказывал печальную повесть жизни и страданий бедного Кирика.

Забыть прочитанное в книгах Бориса Шергина, как забыть прочитанное в любой даже самой прекрасной книге, возможно. Но забыть, как Шергин сказывал сказки, - я не в силах. И сейчас, более полувека спустя, я слышу характерный архангельский говорок Шергина и могу воспроизвести его на память в совершенной точности.

Случается, что в добрый и легкий час я сказываю в узком дружеском кругу сказки Шергина «Золочёные лбы» или «Волшебное кольцо», сказываю так, как слышал эти сказки от самого Шергина. В том, что я сказываю точно так, как сказывал их сам Шергин, я совершенно уверен. Его говор, его манера, его интонации, врезались в мою память, вошли в меня накрепко и навсегда.

Когда я говорю, что сказываю сказки Шергина точно так, как сказывает он сам, я, понятно, не ставлю себя на одну доску с этим великолепным художником устного слова. Его талант неповторим, его дар сказителя уникален. Я просто копирую его сказ, его наговор, потому что не могу отделить его сказок от него самого, потому что эта особая манера сказывать так врезалась в мою память, в моё сердце, что стала уже навечно моим личным, достоянием.

Я даже записал как-то на магнитофонною плёнку «Золочёные лбы». Интересно бы однажды заявиться к Шергину и прокрутить перед Борисом Викторовичем эту плёнку. Но для того нужно прежде собраться в Москву, разыскать Шергина на Рождественском бульваре, где он живёт зимами, или в подмосковном местечке Хотьково, где он обычно проводит лето. После того надо напроситься к Борису Шергину в гости и спустя полстолетие наново познакомиться с ним.

Говоря о Шергине, я до сих пор не касался одной важной и, как мне кажется, чрезвычайной черты его творчества, особенно ярко проявившейся в последние годы, в поздних вещах Шергина.

Что же это за черта? И чем она чрезвычайна? Давайте разберёмся. Вот открываю я вышедшую несколько лет назад книгу Шергина «Запечатленная слава» и неотрывно впиваюсь в неё. Вот первый раздел её: «Отцово знание». Вот первая глава раздела: «Рождение корабля» Вот начальные её строки: «Знаменитые скандинавские кораблестроители прошлого века - Хейнц Шифмейстер и Оле Альвик, рассмотрев и сравнив кораблестроение разных морей, много дивились искусству архангельских мастеров:

- Виват, Ершов, Загуляев енд Курочкин, мастере оф Соломбуль. Равных негде взять и не сыскать, и во всей России нет».

К этому знаменательному абзацу Шергин делает сноску, помещенную, как это полагается в добропорядочных обстоятельных трудах, внизу страницы: «Курочкин Андрей Михайлович (1770-1842), Ершов Василий Артемьевич (1776-1850), Загуляев Фёдор Тимофеевич (1792-1868) - знаменитые кораблестроители Архангелогородского адмиралтейства. Доставили кораблям архангельской конструкции мировую славу. Во второй половине XVIII века славился мастер адмиралтейства Поспелов».