Неделя: Истории Данкелбурга

Молодой парень мне сразу приглянулся: солидный, одухотворённый, живой, интересный! Что-то я заметила в нём такое, что заставляло сразу понять, насколько же с ним всё может быть хорошо! Словно он был отмечен каким-то ореолом!

В конце концов, он единственный мужчина, одевающийся в фиолетовый пиджак, из тысяч ряженных в серое. Не исключаю, что именно его экстравагантный наряд расположил меня к нему, заставил заострить на нём внимание.

Заметив мой взгляд, Гарри подсел ко мне. Он представился, отчего-то, по фамилии – Гарри Нельсон. Я также назвалась по фамилии – Катарина Зандарт.

Редко когда мне приходилось так же долго и непринуждённо разговаривать с мужчи-ной. Он рассказал мне, что работает в газете, пишет собственную колонку о спорте. Услы-шав от меня тот факт, что я работаю флористкой, он, отчего-то, сильно оживился.

Подруга в тот день так и не пришла. Позже я выяснила, что сутенёр заставил её работать сверх нормы…

С тех пор мы с Гарри вместе.

Он пришёл только к тому моменту, когда минутная стрелка на настенных часах указала на девятку. Гарри и на сей раз надел много фиолетовых вещей, включая совсем новые туфли. Немного растрёпанный, он буквально ворвался в двери «Вереска» и сразу же начал выискивать меня глазами.

Найдя меня среди столиков, он кривовато улыбнулся. Ведёт себя нервно, напряжённо. Взгляд лишён сосредоточённости. Что же произошло?

Гарри пошёл прямо ко мне и чуть не столкнулся по пути с юрким официантов. Даже не обернувшись на юношу, мой дорогой поспе-шил занять место рядом со мной.

– Привет, Катарина, – сказал он бесстрастным голосом, когда сел напротив.

– Привет, дорогой…

Он даже не попытался меня поцеловать. Мы всегда обмениваемся касаниями губ при встрече… Неужели?

– Я ведь оторвал тебя от работы? – начал он.

– Ничего, Минди сказала, что справится одна.

– Хорошо.

Повисла тишина.

– А как же твоя работа?

– Там странные дела творятся, – беспечно махнул он рукой, – Приехала полиция – всех допрашивают и отправляют домой. У главного сейчас полно хлопот, а всё это из-за одного нашего сотрудника – он каким-то образом впутался в историю с Решетом…

– С тем маньяком? – я услышала собственный осипший голос.

– Да, но, Катарина, я собирался сказать совершенно не об этом.

В голове что-то запульсировало. В горле пересохло… Никогда он ещё не говорил со мной таким голос. В нём так и веет холодной стальной безысходностью.

– Что-то случилось? – не узнавая собственную речь, спросила я.

В глазах уже почти стоят слёзы…

– Да, ты знаешь… Прошло довольно много времени, мы отлично знаем друг друга, но на этом всё остановилось… Понимаешь? Запас нашего интереса друг к другу иссяк…

– Ты мне всё ещё интересен! – отчаянно взмолилась я.

– Но ты мне больше нет! Ты больше ничем не можешь меня впечатлить! Меня к тебе больше не тянет!

– Ведь ты же говорил, что мы сможем быть вместе хоть всю жизнь!

– Но я ошибся! – Гарри развёл руками, – Вот так просто ошибся! Ты же сама говоришь, что живыми нас делают наши недостатки!

Что? Что он вообще такое говорит? Как он может?

– Недостаток? Весь этот обман ты считаешь недостатком? Это подлость, Гарри! Это жестокая подлость с твоей стороны!

– Мне приходится так поступать! – словно оправдываясь, залепетал он.

– И почему же? Почему же именно «приходится»?

Похоже, что он не знает, что же ответить. Действительно не видит истинных причин или не может сформулировать их из десятков абстрактных и неясных, как призраки, мыслей? Или боится просто сказать правду? Нашёл другую? У неё лицо красивее, красивее фигура, а сама она отличается доступностью? Она готова пойти на ту грязь и мерзость, что крутиться в голове Гарри, когда он попадает в постель?

На глаза упал непослушный локон, но мне не до него. Слёзы застлали вязкой пеленой взор, и лишь только Гарри остаётся передо мной достаточно чётким. Эти черты, что так тяжело терять…

– Понимаешь, – собрался с мыслями фиолетовый парень, – Если не порвать сейчас, дальше будет только хуже…

– Откуда ты это знаешь?

– Я чувствую…

– Что за глупость? – мой голос уже сорвался на истеричный рёв, – Как это можно чувствовать? Как можно чувствовать это, если только вчера ты готов был меня боготворить?

Гарри промолчал, не зная, что ещё сказать в дополнение к своим иллюзорным доводам. В них, как в оркестре начинающих музыкантов, слышится безбожная фальшь, ложные нотки и жуткая неуверенность…

Потому что он не ощущал тех чувств, не был подвержен тем мыслям, о которых говорил. Он не решался сказать самого главного, честного, отчего на душе становится ещё гаже, а в сердце – больнее…

Он не говорит правды…

– Что ты такое говоришь? Ты сам себя слышишь? С чего ты взял, что нам больше не будет друг с другом интересно? С чего ты решил, что у нас ничего не выйдет?

Он ответил просто:

– Прощай, Катарина!

Затем просто отвернулся, встал и ушёл. Вот я вижу, как он идёт к двери, шагая вполне легко и беспечно для человека, который только что расстался с той, кого целых два месяца называл самой лучшей… В ту секунду обида во мне жалит даже сильнее, чем сердечная боль…