Неделя ущербной луны

— Так, Роман Николаич, — пролепетал парнишка, с надеждой взглядывая на Андрея, — у нас в техникуме такого не проходили, чтобы шпарить по прямой, по компасу. Наш же техникум торфяной! А то я выведу вас, — он заискивающе хохотнул, — в такое местечко, что ты потом и сам не разберешься, где мы… Опять же я в прошлом году все лето просидел на скважине. Я ж вообще, можно сказать, начисто отвык от маршрутов!

Лилявский поправил на боку сумку и, не глядя на Званцева, заключил:

— Вот и давайте посмотрим, Андрей Сергеевич, может ли съемка в наших условиях опережать бурение, чтобы в соответствии с методикой было, как вы говорите… — Он сразу крупно шагнул вниз по склону; не оглядываясь, вломился в ольшаник, окаймлявший кочкарниковое болото, и захлюпал, казалось, уже где-то далеко.

Андрей взглянул на Славку.

Тот подмигнул ему, счастливо улыбаясь: отделался легким испугом. На всякий случай небрежно сказал, придвигаясь сбоку:

— Вообще-то чего ж: и вывел бы! Главное, — уже тоном непререкаемого авторитета как бы поучал он Андрея, — с самого места взять правильное направление по азимуту.

— Главное, я думаю, — мрачно заметил Костя, пристраиваясь последним с двумя лопатами на плече, — это поменьше трепать языком.

— И еще помнить, — с улыбкой добавил Андрей, — что на болотах надо ходить след в след, а то никакой азимут не поможет.

Славка торопливо пристроился между инженером и музыкантом и больше уж ни о чем не говорил и вообще не поднимал головы, стараясь попадать резиновыми сапожищами точно в отпечатки следов впереди идущих.

2

Последнее время Костя плохо спал. То ему снился его концерт в училище, но будто бы играл он не Скрябина, а какую-то незнакомую вещь, все играл и играл, без малейших пауз, и утром, когда просыпался, в суставах ныли пальцы; то снилось, что он идет по тайге многодневным маршрутом, на поясе у него в чехле Славкин компас и карта в планшетке, а сам техник тащится где-то сзади, с лопатой и буром, а еще дальше плетутся начальник партии Уваркин и нормировщик Павел Тихомиров, и тоже с лопатами.

Костя просыпался и таращился в сизое предрассветное окно, переживая последний сон, как вчерашнюю явь. Но рядом посапывал молодой специалист Славка Вихров, и на столе подле него, тускло отсвечивая, лежал великолепный горный компас техника. А под раскладушкой самого Кости ждал своего часа его шанцевый инструмент — лопата и тяжеленный бур.

Все правильно, говорил себе Костя. С семи лет все решали за него. «Мальчик будет музыкантом», — и в доме появилось пианино. А по нему — так век бы его не бывало, этого инструмента. Только бы поковыряться в куче разбитой взрывом породы, из которой квасцовыми сколами гляделись наружу ребристые хрупкие карандашики бирюзового берилла. Отсвет от него на ладошке зеленовато-палевый, теплый, а на ощупь сам кристалл холодный, даже если стоит лето, жара — вечно же был в земле.

С прииска уехали в город, а берилл не забывался. Играл Костя все бойчее, делал, говорили, успехи, а хотелось бы ему всю эту музыку променять на один счастливый миг — глянуть хотя бы краем глаза на ту горушку в багульнике, в развороченном боку которой небось и по сию пору находят бирюзовые кристаллы.

«Поздновато, сынок, надумал, — сокрушенно качал головой отец. — Да что теперь делать!»

И вот он здесь, не так далеко от дома, как хотелось: последняя уступка матери. И на нем пахнущий свежей тканью энцефалитник. А под раскладушкой — лопата, штыковая, тоже новая, которой и предстояло одолеть гору его детской мечты.

Только гору ли? За те несколько дней, что он здесь, ему показалось — в партии жизнь какая-то сонная, непонятно, для чего здесь собрались люди и какую пользу геологии они собираются принести. Даже начальник Уваркин и нормировщик Тихомиров только об огородах своих да о яйценосности кур и рассуждают. Из всей шатии-братии разве что трое и заняты настоящей работой — бурмастер Чекунов, рабочий Данилов и кто-то из местных, деревенских.

Однако — настоящей ли? Позавчера на рассвете его разбудил шум лопатниковского «газона» на хоздворе. Не поленился, выбрался из мешка и выглянул в окно. Бурмастер Чекунов — или, как его здесь все зовут, Фролка-капитан, — без лишнего шума впихивал в кузов буровые штанги. Чекунову помогал здоровяк Илья Данилов.

«Что это они затевают?» — подумал Костя и вышел к ним во двор.

— Айда с нами, музыкант! — весело позвал Чекунов. — За пару дней полста рублей будешь иметь. А то у нас все равно третьего постоянного нету: прийдут — уйдут, как туристы.

— Гм… Так вы это бурить собрались?

— А то куда!

— А я слыхал — запрещено ручное бурение.

Донельзя удивленный Чекунов, уже влезая в кабину, беззлобно ругнулся.

— Ты смотри-ка, Илья, чего придумал этот маэстрик. Да он просто философ, а? Он, видите ли, знает, а я, буровой мастер, выходит, не в курсе дела.

— Я видел приказ, — торопясь, что ему не поверят и уедут со двора, сказал Костя, — на беленькой бумажке, а внизу печать.