Недетская игра в прятки

— Я, пожалуй, завтра опять съезжу в институт, подам заявление, чтобы мне предоставили общежитие. У вас в доме слишком хорошо и весело, а мне нужно сосредоточиться на подготовке к экзаменам.

Такое заявление всех немного озадачило, Анастасия Георгиевна задумчиво произнесла:

— Нет, Лариса, даже не думай об этом. Как я это смогу объяснить Авдоше?

Илья Григорьевич поддержал возражение супруги:

— Лариса, в нашем доме на время твоих экзаменов установится тишина. Я обязуюсь не садиться за пианино все это время.

Арсений, улыбаясь, заметил:

— Ну, мы с Анной только вечерами дома и против тишины возражать не станем, а как нейтрализовать Гришу? Я не знаю.

Гриша удивленно посмотрел по сторонам:

— Я самый тихий и самый скромный в этом доме. За что меня нейтрализовывать?

Гришина реплика всех немного развеселила, Анна встала из-за стола, подошла к Ларисе и поцеловала ее в щеку:

— Мы очень хотим, чтобы у тебя все получилось. Очень рады, что ты приехала и, наверное, немного переборщили своей опекой. Не обращай внимания на то, что тебе здесь говорят. Делай, как считаешь правильным. Это никого не обидит, и все тебя поддержат. Если считаешь, что для достижения результата, тебе лучше перебраться в общежитие, перебирайся. Если тебе там не понравится, возвращайся и тогда убедишься, что Илья Григорьевич сможет целый месяц не подходить к пианино.

Скоро в институте начались вступительные экзамены, и еще до их начала Лариса перебралась в общежитие. Первый экзамен по химии сдала на четверку, очень расстроилась, по биологии была пятерка, но самый трудный для нее экзамен — это сочинение по русскому языку. Очень волновалась, но обошлось.

Списки абитуриентов, зачисленных в студенты, пошли смотреть втроем с Анной и Гришей. У Ларисы от волнения глаза застилал туман, Гриша первым разглядел ее фамилию где-то в конце списка:

— Есть, Черняйкина Лариса Васильевна. Ура! Зачислена!

Пережив первую радость, отправились на почту отправлять телеграмму в Саранск. Потом домой на улицу Чернышевского. Илья Григорьевич увидев их лица сел за пианино и троекратно сыграл туш. Лариса светилась от счастья.

Через два дня приехали Варвара с Василием. Анне показалось, что Василий сильно переменился, в сорок третьем, когда Панарины возвращались в Москву, он был уставшим, но таким же, как прежде, открытым, готовым помочь, успокоить, поддержать человека в нелегкой ситуации. Теперь же, когда они встретились, Василий едва улыбнулся, на его лице не было заметно радости оттого, что его дочь поступила в институт и оттого, что мечту его жены удалось реализовать дочери. Зато Варвара была наполнена счастьем, она не отходила от дочери, без конца рассказывала ей о том, как они с Евдокией Петровной волновались и ждали сообщений из Москвы, дежурили, поджидая почтальона с телеграммой, которой Анна сообщала результат каждого прошедшего экзамена. Лариса не знала об этом и была очень удивлена тому, что в Саранске было известно все самое важное, что происходило с ней в Москве. Варвара рассказала, что к ним несколько раз приходил Дмитрий, интересовался, как ее успехи, она присматривалась к реакции Ларисы на это сообщение, но не могла понять, как к этому относится дочь.

Еще на вокзале Варвара сказала Анне, что они приехали всего на три дня, очень хотелось повидаться, побыть вместе подольше, но Василию нельзя отлучаться надолго и Евдокия Петровна ждет внучку, хочет обнять, поздравить, а то сентябрь совсем скоро и тогда Лариса снова уедет в Москву.

Вечером, после ужина и нескольких рюмок водки, Анне все же удалось расшевелить Василия, на вопрос, почему он такой хмурый, после некоторой паузы он все же ответил:

— Ты тоже это заметила. Варя мне об этом все время говорит, она меня и сюда-то привезла, чтобы я немного отвлекся, окунулся в другую жизнь.

— Да, понимаю, работа у тебя непростая, но я помню, как ты хорошо справлялся, и соседские бабушки тебя любили.

— Это было до войны, даже в войну было проще, даже то, что не пускали на фронт, можно было пережить, и было объяснимо. Нужно было поддерживать порядок в городе, бороться против вредителей и диверсантов, тогда все делалось для победы.

— Так, но война-то закончилась и напряжение спало. Я понимаю, в вашем ведомстве всегда много работы, а за годы войны ты устал. Может, стоит отдохнуть и все наладится?

— Ты знаешь? Когда я был простым участковым, дальше своего участка не заглядывал, и там хватало забот, но, как правило, на участке все сводилось к мелкому хулиганству, разбору ссор и скандалов. Теперь должность повыше, горизонт подальше и вопросов побольше, и некоторые вопросы даже после отдыха не исчезнут вместе с усталостью.

Анна улыбнулась и коснулась руки Василия:

— Ты удивишься, но то, что с тобой происходит, это нормально. Меня раньше смущала твоя абсолютная доверчивость к тому, что пишут газеты и говорит радио. Теперь ты стал опытней, горизонт расширился и, похоже, у тебя появился критический взгляд на происходящее вокруг. Так живут многие, это трудно, теперь ты это понимаешь.