Недобрый ветер

Следующие несколько дней мало отличались друг от друга, только Дженни теперь навещала меня в платье и сидела на стуле так, как, по мнению Лонни, должны сидеть юные леди. Мы говорили о многом, но ни словом больше не обмолвились о любви, о серьгах и других щекотливых вещах.

Каждый день я караулил почтальона, Я знал свою вину и чувствовал, что не заслуживаю письма — сам-то долгие недели упрямо отказывался писать родным. Но ради Джоя я готов был смирить гордыню: важно узнать, есть ли у них сведения о нем. Я все больше склонялся к предположению Лонни, что Джой мог отправиться домой, и надеялся, что это подтвердится.

«Они, наверно, никогда меня не простят, — думал я. — Ну и пусть, переживу, лишь бы Джой был цел и невредим, лишь бы знать, что он сыт, в тепле, под крышей».

Письмо принесли дождливым утром, когда я был дома один. Оно было адресовано Лонни, я сразу узнал мамин почерк. Я вертел конверт в руках и видел комнату в родном доме, маму за столом, видел, как она пишет это письмо…

Первой пришла Дженни, а Лонни вернулся лишь к ужину. Мы стояли, не дыша, пока он надрывал конверт. В нем оказалось еще одно письмо, Лонни передал его мне, а сам стал читать вслух то, что было адресовано ему.

У родителей не было вестей от Джоя с того времени, как мы покинули Батон-Руж. Мама писала, что каждый день ждет письмеца от нас, но как будто мрачная бездна поглотила обоих сыновей. Она благодарила Лонни за меня и просила сразу дать ей знать, если мы отыщем Джоя. Часть письма Лонни прочел не вслух, а про себя, потом медленно сложил листки и, покачав головой, сунул их в карман пиджака.

Когда я раскрыл мамино письмо ко мне, Лонни ушел из кухни и увел Дженни. Оставшись один, я долго не решался начать читать. Кто знает, что в этом письме?!

Наконец я включил лампочку, свисавшую с потолка, и развернул убористо исписанный листок. В самом начале мама уверяла, что по-прежнему меня любит; ей не будет покоя и счастья, пока мы с Джоем не вернемся домой. Потом она писала об отце: я, мол, его не узнаю — от забот и, волнений он стал на вид глубоким стариком. Он нашел какое-то место — работа временная, неприбыльная, но и на том спасибо, а то от вынужденного безделья отец едва не рехнулся. Китти устроилась машинисткой в конторе; она шлет мне привет, просит отыскать Джоя и вместе возвращаться домой. «Сестра так тебя любит, Джош! И она, и мы с отцом страдаем, когда от вас нет вестей». Дальше мама писала о своей работе, и вышло у нее это так смешно, что я невольно заулыбался — в прежние времена мама часто шутила, смеялась и умела рассмешить всех. «Мой дорогой мальчик, твоя мать водит компанию с подозрительными элементами, Я откликнулась на объявление в газете и теперь даю уроки музыки жене одного чикагского гангстера. Это скромная и красивая молодая женщина, но у нее никаких способностей к музыке. По-моему, ей одиноко, и она напугана. Она ко кие привязалась и платит за мое общество, а не за преподавание. Она очень щедра и великодушна. Она нашла мне еще пять учеников, так что дела наши поправились…» В конце письма говорилось: «С того дня, как вы ушли из дома, отец ни одной ночи толком не спал. Прошу тебя ради нас обоих простить его и постараться понять все, что произошло».