Недобрый ветер

Я готов был поколотить маленьких негодников и сказал об этом Эмили, но она только улыбнулась и посоветовала мне вспомнить клоунов, над которыми я сам смеялся в детстве. Она была права. Когда-то и я был таким же злорадным: хохотал, если клоуны падали или попадали впросак. Но это было задолго до того, как я познакомился с клоуном по прозвищу Бонго. Ее работа была трудной и изнурительной. Она ни на минуту не могла отлучиться, все время находилась в толпе, спотыкалась и падала, пытаясь вызвать смех у не очень-то веселых посетителей. После закрытия она забирала своих сонных сынишек из палатки Пита Харриса и устало брела за ворота к вагончику на запасных путях, в котором они жили. Почти всегда она останавливалась подле меня, чтобы пожелать спокойной ночи. Если я кончал раньше, то не уходил, дожидаясь ее. Ее «спокойной ночи» было для меня ежевечерней наградой в конце унылого, безрадостного дня. Она завтракала с нами, а потом шла гримироваться. В течение дня я видел ее редко и издали, но несколько раз случалось так, что посетителей было мало, фонари гасли, и Эмили могла побыть со мной, послушать мою игру. И тогда я импровизировал специально для нее, музыка получалась нежной и грустной. Потом я переходил на мажорные и бравурные ритмы, демонстрируя свое мастерство. Она обычно слушала молча, улыбаясь своим мыслям. Но однажды она наклонилась и тихо сказала мне:

— У тебя талант, Джош; времена сейчас трудные, и все-таки не забывай об этом.

Прошло две недели, и мы с Джоем стали ждать приезда Лонни. Он все не ехал, и мы решили, что его опасения сбылись — он потерял работу. Я взял три доллара из заработанной за две недели десятки, положил их в конверт и отправил Лонни. Джой от себя добавил доллар, который скопил, выполняя разные мелкие поручения. Мм написали Лонни, что это первый взнос в уплату нашего долга. Отправив письмо, мы ощутили радость и облегчение. К Новому году мы купили друг другу подарки. Нам давно уже не доводилось их получать, поэтому мы не утерпели и развернули заветные свертки за несколько дней до рождества. Я купил Джою ярко-голубую рубашку, а в нагрудный карман положил плитку шоколада. Он подарил мне бумажник из искусственной кожи, чтобы хранить в нем заработанные деньги. Мировая вещица! В бумажнике было несколько отделений и карточка владельца, которую я заполнил. В бланке была такая строчка: «В случае несчастья, пожалуйста, известите…», Я хотел было написать «Стефана Грондовского», но передумал и написал «Лона Бромера» и указал его адрес в Омахе. И все же, несмотря на свою злопамятность, по мере приближения рождества, я все чаще думал о доме. Мягкими теплыми вечерами, когда шум в балаганах затихал, я совершал долгие прогулки, размышляя о том, выстраиваются ли по-прежнему очереди у биржи труда в Чикаго, нашла ли работу Китти, как поживает мама. Джой написал родителям, что я нашел работу и что у нас все хорошо. Мы вложили в письмо по доллару. «Джош и я посылаем вам подарок к рождеству», — пояснил Джой. Он спросил, хочу ли я подписаться, и я уже совсем собрался поставить рядом с его именем свое, но раздумал.

— Пожалуй, нет, — буркнул я, и он молча запечатал конверт.

В те дни я много думал об Эмили. Мысли о ней навевали грусть. Я где-то слышал, что любовь делает человека счастливым, но со мной все было наоборот. Я испытывал только горечь боль и безнадежность. Однажды вечером, когда Эмили вела детей домой, я ждал, что она подойдет и пожелает спокойной ночи, но тут заплакал ее младший сынишка. Она нагнулась и взяла малыша на руки, я подбежал и предложил отнести его на закорках. Его головка упала мне на плечо, он зевнул и задремал. Эмили шла рядом, ведя за руки двух старших сыновей. Мы молча брели по шпалам к их дому. Уложив детей, мы с Эмили вышли на крыльцо. Она села на нижнюю ступеньку и стянула с головы шутовской колпак.

— Присядь на минутку, Джош, я давно хотела с тобой поговорить. — Она помолчала, глядя мне прямо в глаза. — Тебя что-то беспокоит в последнее время?

— Да нет, — ответил я, — просто хандра.

— Времена невеселые, верно?

— Мне бы надо радоваться — нашел работу. Я и радуюсь. Вот только… — я не знал, как кончить фразу.

— Ты одинок, Джош, я это поняла. Жаль, что здесь нет твоих сверстников, какой-нибудь девчушки, ходили бы вместе в кино.

Я покачал головой. Мы молчали, глядя в ночное небо. Внезапно, уж не знаю как, у меня вырвалось то, что во мне бурлило:

— Жаль, что вы не моя ровесница.

Не успел я закрыть рот, как меня сковал ужас. Обхватив руками колени, она смотрела на носки своих шутовских башмаков, потом повернулась ко мне с улыбкой.

— Будь я твоей ровесницей, Джош, мне было бы очень приятно твое внимание.

— А так вам это не… неприятно?

Лицо ее сделалось серьезным, она даже слегка нахмурилась.

— Знаешь, Джош, бывают женщины, которым очень лестно услышать такие слова от юноши. Но я не такая.

— Я боялся, что вы поднимете меня на смех, — пробормотал я.