Торжественное богослужение в соборе, принесение мною клятв под дубом и поцелуйный обряд обмусоливания моих рук прошли в штатном режиме без задержек и накладок. Несколько чопорно. Но все такие церемонии везде обладают чопорным характером. Где больше, где меньше. Такова натура людей.
Как только вельможный народ начал рассасываться с площади, с песнями ввалились в Гернику нанятые мною хинеты. Через полтора суток после нас и без валлийских стрелков.
А где мои валлийцы? — спросил я Алехандро Ибаррури, встретив свое войско на площади.
Ушли с обозом в орденский замок, сир, — хитро улыбнулся баск.
Все же вы разграбили это разбойничье логово? — скорее констатировал я, чем спросил.
Сир, не бросать же бесхозное добро посреди леса... — хозяйственным тоном пояснил Алехандро, — тем более вы же сами приказали нам разрушить башню и стену... А там такие интересные захоронки обнаружились... —приподнял он брови в удовольствии. — Опять же жены каторжников напросились уйти вместе с мужьями — мы не нашли сил им отказать. Ну и остальную челядь, которая оставалась там, мы тоже забрали — не пропадать же им с голоду. Скот, повозки... там теперь только груда камней осталась. Пришлось постараться...
—А?.. — хотел я спросить.
Но Ибаррури меня перебил:
Все люди с этого разбойного гнезда следуют в Дьюртубие вместе с обозом.
Сколько с тобой хинетов?
Все здесь, сир. С валлийцами только один десяток отправил для разведки дороги.
Располагайтесь неподалеку, но пусть кто-то из твоих людей постоянно дежурит при мне, чтобы вас быстро собрать, если понадобитесь. Я остановился в доме викария.
Но на этом неожиданности не кончились. К вечеру в город прибыла большая толпа рыцарей — копий пять. Мы их увидели на площади, когда выходили из церкви Санта-Мария ла Антигу с вечерней службы. Точнее, носителей золотых шпор было всего пятеро, но при каждом состояло по паре сержантов, вооруженных как самые настоящие рыцари — доспехи миланские, даже кони в броне. Только вместо гербов на них значки сеньора. И у каждого по два-три коня. Пажи, оруженосцы, кутильеры и слуги. Обоз еще. Площадь они основательно запрудили.
Я посмотрел на Микала, но тот только пожал плечами — не знает таких.
Неожиданно дон Саншо выступил вперед и спустился с церковной паперти. Все пять рыцарей спешились и стали перед ним на одно колено. Буквально на секунду. И передали ему письмо.
Саншо, я жду тебя на ужине! — крикнул я ему с паперти и, не ожидая ответа, пошел в дом викария.
Моя свита проводила меня до ворот и пошла дальше к кладбищу, где уже по традиции рядом с погостом был разбит наш лагерь. Со мной остались только мои оруженосцы, паж, Микал и Марк.
Двое амхарцев встали на часы у дверей. Со стороны улицы. Вызывая у прохожих любопытство своими маренговыми лицами.
А мне не давали покоя эти новоявленные рыцари, что привезли Саншо письмо. Когда я переодевался к торжественному ужину, то припомнил нечаянный разговор по дороге, утром, после последней ночевки в лесу. Я тогда подумал, что столько времени прошло в этом мире, а я все еще так мало знаю о Саншо, хотя он каждый день со мной рядом. И спросил, подгадав, когда кони в очередной раз перешли на шаг:
Саншо, а когда ты решил жениться на моей сестре?
Саншо сверкнул своим единственным глазом, но ответил вполне добродушно:
Знаешь, Феб, это у меня очень старая любовь. Можно сказать, с детства. Я понял, что Каталина станет моей женой, еще когда был пажом у твоей матушки в Фуа. Это случилось в год гибели твоего отца на турнире в Руссильоне. Меня тогда, как самого младшего из пажей, оставили возиться с вами — тобой и Каталиной. Она была такое прелестное дитя и такая смешная... А потом все приехали из Руссильона в великом горе, и был траур по принцу Гастону. Я так и остался состоять при ваших «мамках» и няньках, и игрался с вами. Потом, примерно через год, меня взяла к себе пажом дама Мадлен, вдовствующая принцесса Вианская, Беарнская и Андоррская...
Саншо замолк, что-то вспоминая. Потом продолжил:
Прошло совсем немного времени и меня просветили, что я равного вам рода по знатности, и вот тогда я понял, что именно Каталина и станет моей избранницей и будущей дюкесой Кантабрии. А до того я на нее смотрел, как паж на даму своего сердца и старался ей служить, как госпоже. Потом меня отец забрал из вашей семьи и отправил воевать с маврами для стяжания воинской славы и сана кабальеро.
А глаз где потерял?
Я ведь уже тебе рассказывал... — попробовал отвертеться инфант.
Не помню такого. Наверное, рассказывал во дворце в По или по дороге во Францию. И не мне, а настоящему Франциску Фебу. Но памяти об этом в доставшейся мне тушке не обнаружилось. Как вообще какой-либо памяти.
Расскажи еще, я запамятовал.