Недолговечная вечность. Философия долголетия

У нас сложился другой взгляд на этот предмет: целое столетие со времен Первой мировой войны – массовой бойни, унесшей вследствие приказов безответственных полководцев жизни почти всех тех, кто по возрасту подлежал призыву, – зрелость человека воспринималась как поражение; как если бы «повзрослеть» значило «чуть-чуть умереть»[3]. Война отвратительна тем, что она нарушает очередность событий и заставляет сыновей умирать прежде отцов. Именно так молодое поколение становится – возьмем сюрреализм, унаследовавший идеи Артюра Рембо, и студенческие волнения в мае 1968 года, вызванные теми же идеями, – носителем всех надежд, а то и горнилом человеческого гения. «Никогда не доверяй тому, кто старше тридцати», – скажет в 1960-е годы американский антивоенный активист Джерри Рубин, прежде чем превратиться после сорока в преуспевающего бизнесмена. Из этого нарушения привычного хода вещей возникает новая жизненная установка: культ молодости, свойственный обществу в фазе его старения; идеология взрослого человека, который хочет получить в свое распоряжение все преимущества – и безответственность юности, и самостоятельность зрелости. Культ молодости рушится по мере становления: его адепты с каждым днем понемногу утрачивают право на притязания, потому что в свою очередь стареют. Из некой призрачной привилегии они делают себе пожизненный титул. Низвергатели устоев одной эпохи становятся старомодными в другой. Сегодняшний авангардист является кандидатом в завтрашние ретрограды, юный хулиган превращает свое хулиганство в капитал и живет на его проценты. И даже беби-бумеры, эти фанатичные приверженцы культа молодости, в конце концов становятся 70- и 80-летними стариками. Для общества, где царит культ молодости, характерно то, что ему далеко до триумфа гедонизма: его члены с раннего детства одержимы страхом старения и борются с ним с помощью превентивного и чрезмерного использования медицинских средств. Но время идет, и суррогат вечной молодости выглядит все более и более фальшивым.

До 30 лет человек не имеет возраста – впереди у него вечность. Дни рождения для него – всего лишь забавная формальность, безобидные цифры. Но потом счет идет на десятки, проходит череда юбилеев: 30, 40, 50 лет. Стареть – это прежде всего вот что: твоя жизнь становится частью календаря, ты – современник минувших эпох. С возрастом время принимает человеческие черты, но вместе с тем становится и более трагичным. Грустно осознавать, что ты оказался таким же, как все, что и ты не избежал общей участи. Я достиг такого-то возраста, но я вовсе не обязан ему подчиняться: я наблюдаю явное несоответствие между тем, что значится в документах, и моими внутренними ощущениями. Когда это несоответствие становится массовым, как это происходит сегодня – в 2018 году 69-летний голландец подал в суд на государство с требованием внести исправления в его персональные данные, поскольку в душе он чувствует себя 49-летним и страдает от дискриминации и на работе, и в личной жизни, – это значит, что мы становимся свидетелями изменения общественного сознания. Изменения как к лучшему, так и к худшему. Мы заявляем о своем праве прожить жизнь несколько раз, по своему усмотрению. Мы больше не выглядим сообразно возрасту, поскольку возраст уже не налагает на нас обязательств: это всего лишь одна из переменных величин в ряду прочих. Мы больше не хотим быть связанными по рукам и ногам датой нашего рождения, нашим полом, цветом нашей кожи, социальным статусом: мужчины хотят быть женщинами и наоборот или же ни теми и ни другими, белокожие хотят выглядеть как чернокожие, старики – как юнцы, подростки подделывают документы, чтобы иметь право употреблять алкоголь или пройти на дискотеку, статус человека становится зыбким во всех проявлениях, – мы вступаем в эпоху текучести личностей и поколений. Мы не хотим поддаваться гипнозу больших цифр, мы требуем права самостоятельно передвигать курсор, куда пожелаем. Только-только прижившись в племени 40- или 60-летних, мы принимаемся свергать прежние порядки. Возраст – условность, к которой каждый приноравливается более или менее охотно. Он предписывает индивидам определенную роль, загоняет их в рамки, которые ломаются благодаря развитию науки и увеличению продолжительности жизни. Сегодня многие стремятся вырваться из оков возраста и воспользоваться отсрочкой между зрелостью и старостью, чтобы изобрести новое искусство жизни. Мы можем назвать эту отсрочку «бабьим летом»; поколение беби-бумеров является в этом отношении первопроходцем: именно оно своим примером прокладывает путь для следующих поколений. Беби-бумеры изобрели вечную молодость, и теперь они думают, что изобретут вечную старость. Мы будем сохранять бодрость, пока наш психологический возраст не совпадает с биологическим и социальным возрастом. И пусть мы остаемся во власти природы – мы меньше, чем когда-либо, руководствуемся ее законами. Мы идем вперед наперекор всем ее правилам, ибо разрушая нас, природа в своем царственном безразличии лишь создает нас вновь.