— Ну, а тут, Светочка, я влипла, беспощадно влипла, — наконец проговорила она. — О нем не стоит много рассуждать. Он пошляк, обыкновенный пошляк. Правда, он считает себя ультрасовременным, и у него есть, своя ли, не своя ли, теория, что измена вовсе не измена, а так… нечто само собой разумеющееся.
Прежде всего надо тебе сообщить, что мужу я всегда была верна. Всегда и во всем. Ну, когда создалась в доме страшно напряженная обстановка, когда даже несколько крупных ссор произошло, я находила в обществе Дмитрия отдушину, что ли. Он веселый, рассказывал анекдоты, почти каждый день к нам приходил. И мне он показался человеком, широко, не по-мещански оценивающим истинное положение вещей, правильно относящимся к целому ряду проблем. Да только это совсем не та широта.
Он над Алексеем иронизировал, говорил, что тот больной, что ему лечиться надо. И сыпал остротами, анекдотами. А когда я там больше не могла оставаться, совсем не могла, он предложил мне уехать с ним и стать его женой. Я согласилась, я почему-то думала, что у нас возникнет с ним понимание. Любви тут не было, одно желание прислониться к понимающему, тонко чувствующему человеку.
А в доме совсем невозможно стало жить. Я уже за собой следить начала: не виновна ли в чем в самом деле? В мыслях хотя бы? Прямо мания преследования какая-то возникла.
Ну, уехали. И тут я отдохнула и разглядела его. Пошленький человек, но и с этим можно бы смириться кое-как: сама виновата. Но вот какой факт привел к резкому разрыву. Этот не только не верил женщинам и вообще никому, а, оказывается, был абсолютно уверен, что я мужу давно и частенько неверна, но рассматривал это как явление натуральное, естественное. Тут его ничем нельзя было переубедить. У него на все готовый анекдот найдется, на любой случай жизни. И не видел ничего зазорного ни во флиртах, ни в изменах. Сам прошел все огни и воды. Все хвастался своей «современностью». Широкий взгляд на жизнь, куда как широкий.
Его и убеждать не стоило, что я женщина серьезная да и порядочная. Для него и слово-то «порядочный» примерно такой же смысл имеет, как «ископаемый». А убыстрило разрыв то, что он меня обидел, оскорбил, задел за самое наболевшее.
Как-то вдруг возьми и скажи, что, мол, плохо, что у нас детей не будет. И совершенно определенно намекает при этом, что часто детей не бывает у женщин, знавших близко многих мужчин. Они якобы утрачивают способность к деторождению. Он где-то вычитал такое, вроде бы и в самом деле об этом написано.
— Какая гадость! — вырвалось у Светланы.
— Да почему гадость? Может, и на самом деле так. Но обо мне-то… Закатила я ему оплеуху. И сразу сюда уехала. Тут старая знакомая есть, сначала к ней. Устроилась на работу, сняла вот квартиру. И живу. На жизнь и на тряпки я себе всегда заработаю. А детей у меня нет…
В комнате становилось темно и дымно. Марина сидела и курила еще. Сидела и молчала Светлана. Потом Марина проговорила:
— Ну вот что. Давай хватит об этом, совсем хватит. Я тебе все рассказала, но было, конечно, сложней и больней. Словами не передать. Поэтому и не надо слов, не надо вопросов. И только меня не жалеть! Договорились? Давай проветривать комнату, мыться-купаться и ужинать. А потом за чемоданом.
…На другой день Светлана осмотрела город, вдоволь набродилась, а к вечеру, когда Марина должна была вернуться с работы, она неожиданно почувствовала, что вечер с подругой будет просто-напросто трудным.
Она понимала, что, кроме запретной темы, у них может возникнуть разговор только о школьных годах. А они, пожалуй, обо всем вспоминали в первую ночь.
Разговаривать же о своей семье Светлана абсолютно не могла. Ее счастье, ее Коля, ее Сережка, ее полная удовлетворенность собой и жизнью были в этой комнате неуместны. Да неуместной, видимо, казалась и она сама.
Она почувствовала это, но ощутила это и Марина. И поэтому, когда через два дня Светлана стала собираться, Марина не очень настойчиво удерживала ее.
На вокзале они поплакали, пообнимались, обещали писать, встречаться, приезжать друг к другу, многое обещали…
Тронулся поезд. Светлана стояла в коридоре, смотрела на тонкую, мягкую траву под насыпью, на ярко-зеленые кусты, на белые яблони в садиках. Был первый день лета. Было яркое, ласковое солнце. Но Светлане виделась Марина. И не на вокзале, изящная, обращающая на себя общее внимание, в ярком платье, а в полутемной комнате, курящая папиросу за папиросой и бросающая окурки в пепельницу, которая стоит у стула на полу.
Подошел подтянутый, сияющий капитан, весь свежий и симпатичный. Осторожно попробовал завязать знакомство.
— А нисколько не страшно молоденькой женщине путешествовать по дальним дорогам одной, без телохранителя?
— Ах, оставьте вы меня, пожалуйста, в покое, — неожиданно грубо ответила Светлана и ушла, хлопнув дверью, в свое купе.
Капитан изумленно смотрел ей вслед, а поезд легко и весело набирал ход.
Человек еще будет