Недометанный стог (рассказы и повести)

Вспомнил Анатолий, что грубо дразнили Вальку, что каждый мог обидеть его: дескать, батьки нет, заступиться некому. И еще вспомнил, что сейчас Валька летчик. Где-то далеко на Севере летает.

Около дома Анатолий посидел на лавочке, покурил. Зашел в дом. Не глядя на Марию, готовившую пойло поросенку, прошел в комнату, взял из комода пачку денег, отсчитал себе большую часть и вышел.

Дошагал до гаража, завел трелевочный трактор и окраиной поселка, по лужам и кочкам, поехал за семь километров в деревню, где был центр сельсовета.

В ненастье их лесопункт начисто бывал отрезан от других поселков и деревень. Долго после дождей налаживалась дорога. И верней всего было путешествовать по ней пешком, верхом да на тракторе.

В деревне Анатолий остановил трактор у магазина, торговавшего и в воскресенье. Зашел, поздоровался с кучкой женщин, праздно толпившихся у прилавка. Перешагнул через детскую коляску в угол, где стоял в деревянной опалубке, чтоб не избить при перевозке, большой зеркальный шифоньер.

Несколько минут Анатолий стоял перед шифоньером, посмотрел на цену, коряво выведенную на дощечке, привешенной к ручке. Стер рукавом пыль с части зеркала, посмотрел на свой небритый, в черной щетине подбородок. Потом сказал только что вошедшему незнакомому молодому парню:

— Помоги-ка вынести и на плиту, на трактор, приспособить. Буду эту вещь приобретать…

Ох, как нужен на лесопункте трелевочный трактор! Не только для работы в лесу. Ездят на нем на дальние лесные сенокосы за сеном. Привязывают стог к плите, поднимается плита на место, только стожар хрупнет, а стог уже целиком на тракторе, со стожаром и даже с частью подпорок. И прет его в поселок трактор, которому пеньки и буераки нипочем.

Или в прошлом году привезли из лесу на плите медведя. А в другой раз убитого браконьерами лося. Лось был привязан головой вниз, но красноватая рогатая голова его не болталась, а была закинута назад, словно лось собрался прыгнуть через большое препятствие. Таким живым казался лось, и только подойдя ближе, можно было разглядеть, что глаза у него были плотно закрыты.

И скорбную службу, бывало, нес трелевочный трактор… Когда в распутицу умер старый кузнец Аркадий Басалаев, провожали его на кладбище все на том же трелевщике.

Но сегодня несла на себе плита трактора совсем необычный груз. Отражались в большом зеркале, предназначенном век свой отражать комнату да фигуры людей, голубое небо, редкие облака, вершины деревьев. Когда трактор полез в гору, в зеркале потянулась колеистая, грязная, в лужах дорога, затем отразился целый речной плес, бесконечные леса за ним, вертолет и два ястреба, висящие над лесами. А на самой вершине пригорка зеркало расшалилось и стало пускать на кроны деревьев солнечные зайчики. Затем в зеркале промелькнул ряд стен и крыш, и трактор остановился…

После того как шифоньер установили на место и двое помогавших мужчин ушли, Анатолий похлопал ладонью по лакированному орехового цвета боку шкафа и сказал, по-прежнему не глядя на жену:

— На, носи на здоровье.

Оговорился «носи» вместо «пользуйся, владей», поперхнулся, подошел неловко, боком к Марии, продолжил:

— Я того… давно хотел сменить. Старый тот, да и барахла поднакопилось. Да и приедут… тут еще больше места для барахла надо. А этот большой. Зеркало опять же.

Помолчал и еще прибавил:

— Посылай письмо или там… телеграмму. Тонька Винтовка сегодня за почтой пойдет, отнесет. Пусть приезжает. Оно, рассудить, ребенок ничем не виноват. Раз батька бросил, так, выходит, и дедушке не надо?

Еще помолчал и еще выговорил:

— Хотя дочке родительского моего оправдания, конечно, нет…

Оттого, что высказал, что думал, оттого, что посветлели и увлажнились глаза Марии, полегчало на душе. Но как вспомнил опять о дочке, об обиде, о людях, стало муторно и тяжело. Махнул рукой и, не пообедав, пошел заводить трактор, чтоб ехать в гараж, что-нибудь с горя, хотя и был выходной день, поработать.

Парася

Вчера последний дождь выхлестал и без того раскисшую дорогу, а ночью зазвенел морозец, и сегодня проснулась земля, как диковинной полудой, покрытая игольчатым инеем, гудящая под ногами, веселая и чистая.

Мелкие обрывки слоистых ненастных туч уплыли за дальний горизонт, по голым верхушкам берез прошелся резкий сиверок, а солнце выкатилось из-за новоселковского перелеска, плашмя положив свои длинные лучи на крыши домов, на верхушки деревьев, на самые высокие подъемы покатых полей.

Парася с трудом распрямилась, зацепив на крючок коромысла второе ведро, и пошла вверх по дороге, чуть покачивая ведрами, в которых слегка колыхалась студеная, с тонюсенькими обломками льдинок вода. Все неровности дороги окаменели; ноги, обутые в валенки с галошами, спотыкались о шишки и проваливались в колеи.

Над всеми домами Новоселок колебались хвосты дымков. Печа уже дотапливались. Кое-где щелкали калитки.

Навстречу Парасе попалась Семениха. Она с участием взглянула на заострившийся Парасин нос, черные, глубоко просевшие глаза, на полнущие ведра и качнула головой: