Читаем Недостойный полностью

Я привык думать — это мои ученики. Я люблю их. Часто изумлялся ощущению близости с ними, своему желанию защитить их, поддержать. Мне хотелось, чтобы они мной гордились. Хотелось никогда их не разочаровать. Как сильно ни любил бы я их в эти спокойные минуты в начале урока, я также хотел их ответной любви.

Написав цитату на доске, я сел за один из столов и посмотрел на доску. Я словно смотрел на себя, с книгой в руке, расхаживающего по классу, задающего вопросы. Преподающего.

В коридорах послышался шум — смех, хлопанье дверцами шкафчиков, знакомые голоса. Прозвенел звонок, извещающий, что до начала занятий осталось десять минут.


После звонка, после того, как они написали свои десятиминутные ответы, мы начали обсуждение. Я снова и снова задавал им вопросы.

Когда прозвенел звонок на перемену перед перерывом на ленч, сил у меня совсем не оставалось. Меня закрутили эти повторяющиеся обсуждения, каждый раз начинающиеся заново. Когда ушла последняя группа, я стоял у своего стола, собирая материалы, медленно складывая стопкой лишние экземпляры.

Потом наступил момент, когда моя обессиленность стала только физической. Я глубоко вздохнул и вышел в коридор, спустился по лестнице и вдоль поля пошел в столовую.

По глазам проходящих мимо людей я видел, что вокруг меня кипит жизнь, жизнь вне моего контроля. А я гибну.

Я купил сандвич и улыбнулся Жан-Полю, который помахал мне из глубины кухни. Я почувствовал прилив внезапной нежности к нему. Захотелось обнять его. Но я понимал: это всего лишь ностальгия по моим первым дням в Париже, когда Жан-Поль и его отвратительная еда были новыми удовольствиями.

Утренний туман рассеялся, и высокие облака ушли, оставив поле залитым ярким солнечным светом. Я стоял у дальней стороны, где вдоль забора выстроились голые тополя. Оттуда я мог посмотреть на школу. Сидя на траве, все еще сырой от утренней росы и тумана, я чувствовал, как холодная влага пропитывает насквозь мои джинсы.

Я ел и наблюдал за выходящими на улицу учителями и учениками. Младшие мальчики с криками выбегали из зданий, девочки держались тесными стайками.

Теперь дети были повсюду. Играли в догонялки, читали на солнце, готовились к экзаменам. Все мы с трепетом ждали неизбежного звонка.

Я посмотрел на скамейки для пикника и поток учеников между школой и столовой. А потом закрыл глаза.

Вскоре я почувствовал прикосновение чьей-то теплой ладони к своему затылку.

Миа произнесла:

— Увидимся на заседании редакции литературного журнала и, если хочешь, выпьем сегодня вечером пива. Ну, или когда захочешь. Я рядом.

— Спасибо, — сказал я, не открывая глаз. — С удовольствием. Мы это сделаем.

Через мгновение я открыл глаза и, сощурившись против солнца, смотрел, как она уходит.

Прозвенел звонок, поле опустело. Ученики послушно потянулись назад, словно влекомые неким огромным магнитом, и я оставался там сколько мог, так что мой следующий урок начался с пятнадцатиминутным опозданием.

Мари

Не знаю, что заставило его передумать во второй раз. Но однажды он сказал — да. То есть именно так. И вот тогда это по-настоящему и началось. Мы вдвоем. Я хочу сказать, в своем роде мы были парой. Во всяком случае, любовниками. Настоящими любовниками.

Я приходила после школы. По выходным. Всегда, когда он разрешал, я приходила. Сидела, сжимая, как идиотка, телефон и ожидая сообщения с его разрешением. За это ненавидела его, но к тому времени я принадлежала ему. На самом деле задолго до этого. Как я сказала, сделала бы все, что он попросит.

У нас сложился свой порядок. Я поднималась по этой проклятой лестнице. Мы запирали дверь. Иногда это было нежно. В иные дни — грубо. Думаю, как у любой другой пары. В этом-то все и дело. Какое-то время мне казалось, мы совсем как любая другая пара. Иногда я приносила хлеб или бутылку вина. Мне нравилось что-то для него покупать. Я привыкла воображать, будто это наша квартира, что мы живем вместе, что это наша нормальная жизнь. Воображать такое было легко. Во всяком случае, какое-то время это было легко. Мы занимались любовью, или трахались, или чем уж мы там занимались, но со временем я начала испытывать оргазм вместе с ним. Он был очень терпелив. Всегда шептал мне что-то на ухо. Гипнотизировал меня таким образом. Постоянно побуждал рассказывать ему, что мне нравится. Это? Это? Вот так?

«Тебе придется разговаривать со мной, Мари», — говорил он. «Просто дай себе волю. Скажи, чего ты хочешь», — говорил он. Можно подумать, у меня были какие-то мысли про то, как трахаться. Но все равно я чувствовала себя королевой благодаря его обращению со мной в постели. Он был так деликатен, так точен, и это звучит странно, но это правда — так элегантен… Он уделял мне столько внимания, и в итоге я просто уступила. Я раскрылась, понимаете? Громко выражала свои чувства, была раскрепощенной и счастливой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сенсация

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука