Недостойный

— Да, Хала, — подбодрил он ее. — И позвольте уточнить: эти идеи принадлежат не мне. Я никоим образом не являюсь их автором. Это принципы деконструкции[55]. Смысл, коротко, в том, что читатель сообщает тексту смысла столько же, если не больше, чем автор. Мы, как читатели, прикладываем свой опыт, свои знания, не говоря уже о нашем невежестве, к смыслу некой работы. Это интересно в качестве литературной теории, но для наших целей, думаю, интереснее приложить это к нашей жизни, к тому, как мы рассматриваем не только тексты, но и окружающий мир. Кто-нибудь понимает, что я имею в виду?

Кара не поняла. Как может какой-то из абзацев означать для каждого читателя не одно и то же?

Силвер написал на доске предложение: «Собака бежала по полю».

— Обдумайте это предложение. Прочитайте его несколько раз. — Он подождал, а потом прочел вслух: — Собака бежала по полю. Собака бежала по полю. Рик, что означает это предложение?

— Собака бежала по полю? — Он уныло посмотрел на Силвера.

— Да, хорошо, отлично. Но дай мне свою интерпретацию этого предложения.

— Здесь нечего интерпретировать — собака бежала по полю.

— Я согласен, — сказал Абдул, не поднимая взгляда от стола. — Это очевидно.

— Нет, приятель, то, что ты видишь, очевидно, но для других предложение может означать разные веши, — сказал Колин.

Силвер кивнул и сложил на груди руки. Он повернулся к Лили, которая теребила косичку, рассматривая доску. Он не сводил с нее глаз.

— Что ты видишь. Лили? Я имею в виду — конкретно.

Она пожала плечами.

— М-м-м… это маленький белый песик, у него нет одной лапы, и он бежит, странно прихрамывая. Он маленький, а поле все покрыто снегом, и он оставляет за собой маленькие следы.

Она не отрывала взгляда от доски, и, когда закончила, мы все засмеялись. Она снова пожала плечами и сказала:

— Вот какую собаку я вижу.

Чего, собственно, и хотел Силвер. И он понял, что Лили даст такой ответ. Затем прозвенел звонок, и у нас остался образ песика на трех лапах, хромающего по заснеженному полю.

На следующий день грянула зима.

Уилл

Каждый раз все было по-другому. Мы никогда не встречались наедине за пределами квартиры. Мари приходила и запирала дверь. Мы вместе смотрели фильмы. Она жаловалась на родителей.

— Ты все это переживешь, — говорил я ей.

Весь месяц на улице было холодно и серо. Она ходила по квартире обнаженная. Называла меня стариком. Как-то воскресным утром мы проснулись, и она сказала:

— Я тебя люблю. — И покачала головой. — Я знаю, что ты меня не любишь. — Она вздохнула. — Но я тебя люблю. Трахни меня, как будто ты меня любишь.

Я ничего не ответил. Действовал нежно и ласково, зная, как нужно. Гладил ее как можно нежнее. Неторопливо целовал.

— Займись со мной любовью, — попросила она.

И я занялся. Постарался как мог.

После оргазма она плакала, а я ее обнимал. Она прижалась головой к моей груди. Я целовал ее волосы.

— Все хорошо, — сказал я. — Все будет хорошо.

— Я люблю тебя, Уилл. Уильям.

Впервые она назвала меня по имени.

Какое-то время мы лежали молча.

— Пойду куплю нам что-нибудь поесть, Мари. Оставайся здесь. Я скоро вернусь.

Я вылез из постели, оделся и встал в очередь в «Картоне». При выходе из булочной столкнулся с Джулией Томпкинс и ее матерью.

— Боже мой, мистер Силвер! — Она обняла меня. Миссис Томпкинс улыбнулась. — Хорошо проводите воскресенье, мистер Силвер?

Перед глазами у меня встала спящая в моей постели Мари.

— Невероятно, что вы живете здесь рядом. — Джулия засмеялась. — Мы живем в пяти секундах ходьбы отсюда. Мы постоянно здесь бываем. Они пекут лучший в мире хлеб. Мы правда соседи!

Миссис Томпкинс покачала головой, удивляясь восторгу дочери.

— Джулия ваша большая поклонница.

— Замолчи, мама.

— Рик и Джулия — оба большие поклонники.

Я выдавил смешок.

— Мне нужно идти, — сказал я, показывая пакет с круассанами.

— Желаем прекрасно провести остаток выходных, — улыбнулась миссис Томпкинс.

— До встречи в понедельник, мистер Силвер.

Когда я пришел домой, Мари стояла у раковины и мыла посуду.

— Привет, милый, — сказала она. — Как работа?

Я ложкой отмерял кофе в старую «Бьялетти», а Мари подошла ко мне и обняла меня.

Мы пили кофе и ели круассаны с малиновым джемом. По ТСФ передавали старый концерт Сидни Бекета. Пошел дождь.

— Уилл, я так счастлива, — пробормотала Мари. — Я никогда не была так счастлива. Никогда.

Я улыбнулся ей. Она сидела разрумянившаяся, с растрепанными волосами. Под моей старой рубашкой на ней ничего не было. Я никогда не видел ее такой красивой.

Мы лежали в постели, слушая шум дождя, шум улицы. Мари говорила мне, что ничего не боится. Какой сильной она начала себя чувствовать, какой уверенной.

— Ты видишь, как я хожу по твоей квартире, Уилл? Как будто не может произойти ничего плохого. Как будто я царица мира, самая умная, стойкая, самая красивая женщина во вселенной. Когда-нибудь я буду так себя чувствовать и на улице.

Я улыбнулся в потолок.

— Смейся, если хочешь, придурок. Вот увидишь. — Она села и посмотрела на меня. — Знаешь, что я собираюсь сделать в один прекрасный день?