Однако надежды новообразованной Советской власти не оправдались. В стране разруха и неразбериха, но Советы столкнулись в конце 1917 с саботажем и намеренными препятствиями в работе, организованным кадетами и правыми эсерами в первые месяцы после Октября. Не случайно название одной из созданных комиссий — "Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем", которая на первых порах занималась так же и предотвращением спекуляций и расхищения имущества, и борьбой с бандитизмом, то есть наведением хоть какого-то порядка в рассыпающейся стране. Некоторые большевики о терроре заговаривали, и чем дальше усугублялась ситуация, тем чаще, но находились и их товарищи, им возражающие. В предыдущей реальности в Самаре перед мятежом белочехов в 1918 году не было красного террора, а отношение местной Советской власти было довольно мягким, но тем не менее там развернулся массовый террор с белой стороны при восстании чехословацкого корпуса и создании КОМУЧа.
Вот, в связи с этим, и ответ на вопрос: что было бы, если бы большевики и левые эсеры не взяли власть, а отдали её Учредительному собранию? Можно проверить по событиям моей прошлой истории — КОМУЧ на Волге и Временное Сибирское правительство в Омске, затем объединённая Уфимская Директория. Они довольно быстро пришли к той же монополии на хлебную торговлю, к той же принудительной мобилизации в армию, что и Советы. Террор над населением на этих территориях "учредиловок" начался намного раньше и был намного более жестокий, чем большевистский в то же самое время. В итоге, все эти правительства не смогли укрепить свою экономику, не смогли упрочить свою власть, столкнувшись с народным сопротивлением, и проиграли военную кампанию, несмотря на участие на своей стороне десятков тысяч солдат из чехословацкого корпуса и помощь стран Антанты.
Советская власть естественно не оставалась безучастной к попыткам её насильственного свержения, к проявлениям со стороны белых жестокости к своим сторонникам, к казням и репрессиям на захваченных белыми территориях. После раскрытых во многих городах России заговорщических антисоветских организаций, восстания в Ярославле и появления нескольких Временных правительств летом 1918 года начались гонения против офицерства. Именно бывшие офицеры были самым пострадавшим в репрессиях со стороны чрезвычайных комиссий слоем населения, а вовсе не бывшие имущие классы и не интеллигенция. Это и понятно, так как офицеры были самыми деятельными и решительными членами многих как антисоветских подпольных организаций, так и властей на белых территориях, и многие из них придерживались поначалу политических взглядов кадетов или эсеров, а позже сместились в сторону военной диктатуры.
Взаимное озлобление нарастало, и стала распространяться жестокая практика взятия заложников с возможной их последующей казнью. Заложников начал брать и атаман Дутов в Оренбурге в конце 1917 года, и Покровский на Кубани в начале 1918, расцвет же её, вместе с организацией концентрационных лагерей, произошёл во время мятежа чехословацкого корпуса в образованных "белых" правительствах. Советская власть летом 1918 года так же стала повсеместно регистрировать бывших офицеров на своей территории и в дальнейшем брать часть из них в заложники. Многие из них в предыдущем варианте истории были расстреляны после ранения Ленина.
В сентябре у меня подходили к концу дни, отведённые на отпуск и выздоровление. Пора возвращаться в Царицын, благо сообщение с ним восстановилось. Рукой можно было двигать без больших болезненных ощущений, задачу по экспресс-подготовке людей для охраны лидеров Советов я как мог выполнил. Надо ехать.
Дзержинский выписал справку, что я находился на излечении, попутно выполняя важное поручение по линии ВЧК, и кроме того, спросив, в чём я нуждаюсь, добился выделения мне комплекта военной формы, а то моя гимнастёрка пострадала при обработке раны, да и вся моя старая форма была уже довольно поношенная. Хотел я ещё и куртку кожаную попросить, очень удобная и практичная вещь, вши в ней не заводятся, но не решился наглеть.
Лиза собрала мне продуктов в дорогу, чуть-чуть поревела, потом я её успокаивал, и вот рано утром я потопал к Саратовскому вокзалу с предписанием погрузиться в любой, отправлявшийся в Царицын эшелон. Составы ходили, место в теплушке нашлось, дорога пролетела быстро, быстрее первой поездки, когда я ехал с полком в неизвестность.