Агитаторы из поезда наркомвоенмора прошлись вдоль выстроенных полков и раздали несколько экземпляров газет "В пути". После награждения Троцкий взошёл на сколоченную из досок и обитую кумачовым полотном трибуну. Речь Троцкого была эмоциональной и красочной. Он артистично жестикулировал, обращался к слушателям, патетически восклицал, слова были понятны и доходчивы. Мало сказать, что воевавшие бойцы и часть горожан были впечатлены — они были восторжены!
Даже в нашем полку некоторая часть бойцов стало переглядываться, переговариваться, хмыкать и согласно кивать. Однако большинство стоявших мобилизованных крестьян смотрели на развернувшееся действие с недоверчивым крестьянским прищуром, сплёвывали себе под ноги и молчали.
В голове у меня всплыл балалаечный перебор, и, глядя на мобилизованных крестьян, из памяти зазвучала песня хорошего старого фильма:
Троцкий с трибуны пытался расшевелить стоявшую крестьянскую массу, но не преуспел. Большинство крестьян смотрели исподлобья и не вдохновлялись идеями революции.
И не то, чтобы они боялись фронта. Многие, как я знал, недавно пришли с Первой Мировой. Воевать умели, но желания воевать не было, а была у них, как, впрочем, и у всего народа, усталость от долгой и тяжёлой войны. И дальше своей деревни и сегодняшнего дня они не смотрели.
Троцкий сошёл с трибуны под громкие аплодисменты награждённых и сменившихся частей и настороженное молчание отправлявшихся. В сопровождении своей многочисленной охраны он проследовал к краю площади, где кончался строй нашего полка и стояли горожане. На подходе его к углу построения я расслышал слова Троцкого, обращённые к одному из своих людей: "… если побегут, я своей властью проведу им децимацию…"
Я находился на самом краю строя, и совсем недалеко от меня я заметил стоящего в первом ряду толпы горожан молодого человека в цивильном пальто и какой-то гражданской фуражке, с пятнами румянца на бледных щеках возбуждённо смотревшего на приближавшего наркомвоенмора. "Вот ещё один восторженный почитатель Льва Давидовича," — подумал я.
Троцкий подходит совсем близко, человек этот с рукой в кармане делает шаг вперёд, выхватывая из кармана пальто револьвер. Раздаётся выстрел, другой, третий… Первая пуля, похоже, уходит мимо, так как никто не падает, и от неожиданности все застывают на мгновение. Потом всё резко приходит в движение. От второго и третьего выстрела на груди Троцкого образовываются отверстия, он начинает заваливаться вбок. Стоявшая толпа рядом заходится криком, визгом и подаётся назад. Охрана Троцкого справляется с застёжками на кобурах и выхватывает маузеры и наганы, направляя их в сторону стрелявшего и заодно в нашу с толпой и концом строя полка сторону. Стрелявший что-то кричит, пытается выстрелить ещё раз. Стреляет охрана из всего оружия. Человек в штатском замолкает, падает, и раза два дёргается от попадания пуль. Крик людей вокруг становится ещё громче. Рядом стоящие отмобилизованные красноармейцы пригибаясь разбегаются в рассыпную. Охрана наркомвоенмора стреляет в нашем направлении, но, к счастью, либо не попадает, либо стреляет поверх голов. Окрики "Стоять! Ни с места! Хватай всех!" Я пригнувшись вместе со всеми пытаюсь убежать, но нас всех останавливают сначала просвистевшие рядом пули, а потом конники, оцепившие наш угол площади и наставившие на всех нас оружие. "Вот зачем угораздило кого-то Троцкого стрелять!" — с досадой думаю я, стоя под дулами винтовок и наганов в кучке окружённых вперемешку красноармейцев и горожан. — "Сходили на митинг…"
Интересные ссылки.[41]
Глава 20