Недоступная девственница

— Хорошо. Но если ты не хочешь возвращаться к Брюнелю, можешь остаться здесь.

— Нет, я должна ехать. Обязана.

Уилли зажег настольную лампу. Чуть приподняв голову, он внимательно смотрел на Лизу. Слезы все еще стояли в ее глазах. Белые прямые волосы при искусственном освещении казались светло-пепельными — она вполне могла сойти за скандинавку. Зрачки ее были почти что прозрачными, с мелкими розовыми пятнышками, но это были большие, чудесной миндалевидной формы глаза с длинными изогнутыми ресницами. Она могла показаться излишне худощавой, если бы не грудь — большая и упругая.

— Не смотри на меня, Уилли. Я уродина.

— Не говори глупости, Лиза. В таком случае, японцы и африканцы тоже уроды. Мне нравится глазеть на красивых девушек, неважно какого цвета у них кожа. А ты так просто прелесть. Ну вот, забыл, что хотел сказать.

— Какой ты милый, Уилли, — Лиза потянулась к нему всем телом, но Уилли жестом остановил ее.

— Подожди, это очень важно. Почему ты должна возвращаться к Брюнелю, если этого не хочешь?

— Слишком много причин, Уилли. Мне сложно это объяснить.

— Может, все же попытаешься?

— Во-первых, я обязана ему всем, что у меня есть.

— Насколько я понимаю, ты так или иначе с ним уже расплатилась.

— Может быть. Но я не знаю иной жизни. Очень трудно рвать со своими корнями. И еще: он не позволит мне уйти. И натравит на меня Адриана Чанса и Жако Муктара.

— Чтобы вернуть тебя?

— Да. Или убить. И это не будет местью, Уилли. Он не знает, что это такое, гнев, ярость — непонятные ему эмоции. Он сделает это только потому, что я предам его. Предательство должно быть наказано, я это знаю. Он уже наказывал людей раньше.

Уилли вспоминал разговор с Брюнелем в пентхаузе Модести. Да… Девушка права. Брюнель покарает предателя бесстрастно. Как робот.

— Если только Чанс и Муктар попробуют что-нибудь сделать, — убеждал Уилли, — они об этом горько пожалеют.

— Ты хочешь сказать, что защитишь меня?

— Вот именно.

— И как долго ты будешь делать это, Уилли? Год, два? Пять? Брюнель умеет ждать. Ты действительно думаешь, что сможешь всю жизнь быть моим сторожевым псом?

Уилли промолчал. Лиза печально улыбнулась и тихо произнесла:

— Не отвечай, Уилли. Я все понимаю. Тебе было хорошо со мной, и мне это очень приятно. Но тебе не нужна спутница жизни. При твоей работе это непозволительная роскошь. Я слышала, как Брюнель и его люди говорили о тебе и Модести Блейз. Они не понимают ваших отношений. Возможно, и я их не понимаю, хотя бы потому, что не знаю ее. Но, по-моему, тебе с друзьями повезло больше, чем мне. Держись за них, Уилли. Даже если захочешь порвать с ними, у тебя ничего не получится, ваши связи слишком прочны. И какими бы ни были мои отношения с этими людьми, оборвать их тоже не удастся, они не менее прочны, чем твои.

Уилли Гарвин анализировал ситуацию одновременно в двух плоскостях. Он придирчиво оценивал все, что говорила Лиза, и, пытаясь отделить правду от вымысла, пришел к выводу, что не чувствует в ее словах фальши, — в то же время он сознательно воспринимал ее исповедь как заведомо правдивую, и это странным образом растрогало его.

— Где ты выросла, Лиза? — Уилли тщательно подбирал слова. — Брюнель твой родственник?

Лиза задумалась. Они уже слишком углубились в тему, гораздо глубже, чем рекомендовал ей Брюнель, и сейчас Лизе надо было рассуждать самостоятельно, то есть обратиться к собственному мнению. Это был новый и непривычный опыт. Лиза прислушалась к голосам, надеясь, что они подскажут ей нужные слова, но голоса молчали. Значит, пока она поступает правильно, хотя и по наитию, следуя только своим чувствам и оценке ситуации.

До тех пор, пока она движется к финалу, все будет хорошо. В какой-то момент ей показалось, что больше не надо играть — достаточно просто говорить правду.

— Я не знаю, Уилли, — сказала Лиза, — когда я пытаюсь это вспомнить, у меня начинает болеть голова.

Лучше представить это так. Не надо говорить ему о голосах.

— Мне было лет пятнадцать, когда Брюнель купил меня.

— Купил?

— В Марокко. По-моему, это было там. Меня покупали и раньше. У матери. Она была бедная арабка. Очень светлокожая, вероятно, полукровка. А мой отец… — Лиза пожала плечами. — Я никогда не видела его и не уверена, что даже мать могла бы точно сказать, кто он такой. Скорее всего, европеец. То время я почти не помню. Мать продала меня, когда я была еще совсем маленькая, в какой-то притон. Туда приезжали мужчины и покупали девочек.

— Из Хеджаза.

— Откуда?

— Из Хеджаза. Арабы с восточного берега Красного моря. У них там до сих пор процветает торговля живым товаром. Очень прибыльное дело, а хеджазцы — крупные специалисты в этом бизнесе. Они рассылают агентов по всей Северной Африке, и если им попадается белая девушка, они готовы заплатить любые деньги, лишь бы ее заполучить. Ты была еще девственница, когда содержатель притона продал тебя?

— Да. А это имело значение? Хотя… может быть. Я прожила у владельца притона несколько лет, но он никому не позволял даже пальцем меня коснуться. Вначале я помогала на кухне, а потом, став старше, начала работать у него в кафе.