Недоступный

– Тогда отвернись и дай мне одеться, – резкий голос Кента никак не стыкуется с моими фантазиями, паря в которых, я уже изучаю рельеф его мышц на груди.

Чёрт!

Моргаю и выхожу из собственного эротического транса.

– Сначала надо… надо бы посмотреть, что у тебя с рукой. Да, прямо сейчас, а потом я выйду, чтобы ты оделся.

Нельзя меня осуждать. Вряд ли я когда-нибудь в жизни ещё раз увижу такого мужчину голым. Хорошо, едва прикрытым полотенцем. Так что хочу взять от этой ситуации всё. Ну, может быть, немного пощупать, чтобы сохранить в своей памяти и одинокими ночами… соберись!

Поднимаюсь с кровати и опускаю взгляд. Очень надеюсь, что Кент ничего странного в моём поведении не заметил. А если заметил? Ему понравилось? Но он был резок… сосредоточиться на бинтах.

– Садись на кровать. Сейчас обработаю рану и замотаю мазью, – произношу, указывая рукой на кровать.

– А мазью можно мотать? Не знал, но теперь мне даже интересно, как ты это сделаешь.

– Я… хм, оговорилась. Замотаю бинтом, посмотрю нужна ли мазь.

Заикаться ещё только не хватало.

Кент усмехается и садится на кровать, расставляя немного ноги. Узел на его бёдрах чуть-чуть ослабевает. Боже мой! Держаться! До конца держаться!

Брызгаю на руки антисептиком и опускаюсь на колени между его ног. Не смотреть на его пах. Не смотреть. Плохая девочка. Очень плохая.

Кент убирает полотенце с ладони и протягивает мне. Всё возбуждение сходит на нет, когда я вижу неглубокие, но рваные раны на его коже.

– Скажи честно, как это случилось? – тихо спрашиваю его, рассматривая порезы.

– Лошадь понесла. Чтобы не сломать себе шею, спрыгнул и схватился за ограду, а там металлические шипы. О них же и лицо поцарапал.

– Лошадь сама не может понести, Кент. Это они подстроили. Мне так жаль. Хочется извиняться перед тобой постоянно и за крик мой тоже. Защитная реакция. Никогда так не боялась, а когда увидела кровь, то стало безумно страшно, – шепчу, смачивая настойкой его раны. Кент шипит, и я моментально дую на порезы.

– Ты кричала из-за страха? – уточняет он.

– Да. На самом деле я мало чего боюсь в жизни. Но это… само произошло. Я не успела себя проконтролировать. А зная их, выдумала себе достаточно, чтобы не быть готовой увидеть подтверждение. Прости. – Снова протираю настоем. Кровь потихоньку останавливается.

– И ты испугалась за меня?

– За кого же ещё, Кент. Мне не нравится, когда тебе больно. Очень не нравится, это приводит меня в панику, и я ищу варианты, как защитить тебя. Это слишком глупо? – Поднимаю на него взгляд, и он сразу же падает на порез на щеке.

– Нет, это не глупо. Это довольно мило. За меня никто не волновался в детстве. Мои родители были заняты неудачными попытками зачатия, но не мной. В двенадцать я специально сломал руку, чтобы они обратили на меня внимание…

– О, боже. Как ты это сделал? – ужасаюсь я.

– Ехал на велосипеде и выпрыгнул из него. Вот это было чертовски больно, но я помню, сколько гордости во мне было, когда в госпитале сообщили, что это перелом. Я ожидал, что родители будут прыгать вокруг меня, одарят вниманием, но, увы. Мне больше не покупали ничего травмоопасного и наняли медсестру, которая за мной ухаживала. Трюк не удался. – Он горько приподнимает уголок губ, и мне становится яснее причина такого отношения к брату. Он винит Эдди в том, что был недолюблен. Это очень страшно.

– А я постоянно ходила с синяками и ссадинами. Когда ты растёшь в окружении мальчишек, то это нормально. Кэя играла с куклами. Она любила их пеленать, как и Коко. Это было очень скучно. Они целыми днями могли качать своих кукол, кормить их и катать в коляске. В принципе, они именно такими и выросли. Мамами. А я… умирала от зависти, когда слышала, как мальчишки носятся по двору. Подросла и тоже носилась вместе с ними.

– До момента с комбайном?

– Точно. Тогда мы якобы помогали. Бегали вокруг, делали вид, что работаем там, и как-то так получилось, что я поскользнулась и чуть не угодила под комбайн. Я уже не помню, если честно, по какой причине это произошло. Споткнулась, в общем, папа успел выдернуть меня, а потом я такой нагоняй получила. История с собакой была выдумкой братьев и кузенов, чтобы их не наказали. – Улыбаюсь, вспоминая крик и слёзы мамы и попытки дедушки с бабушкой всех утихомирить.

– И всё, лавочку с чудесами и играми прикрыли. Посадили меня заниматься. Это было ужасно скучно, лучше бы играла в куклы с девочками. А потом как-то втянулась. Дедушка умел увлекать меня и придумывал для меня разные логические игры. В общем, я могла бы рассекать по просторам вместе с мужчинами, но выбрала другой путь. Он им не нравится, – кривлюсь и смотрю в глаза Кента.

– Мне кажется, что моим родителям я, вообще, никогда не нравился. Так что, твоя ситуация намного оптимистичнее, – замечает он.

– Не принижай собственных достижений, Кент. Или ты хочешь, чтобы я тебе комплименты начала говорить, описывая, как тобой восхищаются? – Склоняю голову набок, улыбаясь ему.

– Возможно. А, возможно, мне хочется, чтобы ты пожалела меня, ведь я поранился. – Подмигивает он.

– Не говори мне, что снова поранился специально. – Смеюсь я.