Недотепа

— Ни одного раза! — горячо подтвердил Тимин. — Даже когда к нам разбойники забрались, и господин Арадан им всем головы поотрывал — даже тогда никого не съел. «Убери, говорит, их с глаз моих. И принеси живую курицу побыстрее…»

— То есть ты можешь сдерживаться, — кивнул Щавель. — Это хорошо. Все-таки рыцарское воспитание дает о себе знать.

— Да, друг мой, — вздохнул Арадан. — Боюсь, не проживи я долгую и праведную жизнь — давно бы уже сожрал этих негодных крестьян…

— Кстати, а что они у тебя так распустились? — удивился Щавель. — Лентяйничают, не уважают господина…

— Так я же из дома не выхожу, — признался Арадан. — По мне же сразу видно — живой труп. А они чего-то чуют, видать. Догадываются. И подати платят редко, и живут так, словно в любой момент убежать готовы…

— Зачем ты это сделал, Арадан? — спросил Щавель. — Неужели пятнадцать лет взаперти грызть сырых куриц — это лучше, чем честно умереть?

— Сын у меня родился, Щавель! На старости лет жена сыном одарила. И сама в родах померла.

— Уже слышал. Мои соболезнования.

— Ну и скажи тогда, мог ли я оставить ребенка без попечения? — спросил Арадан. — Я же ничего за жизнь не нажил, не скопил. Старые доспехи да меч в щербинах — вот и все достояние. Живу на королевское вспомоществование, на то, что с крестьян соберу… Умер бы — остался бы младенец один-одинешенек. Понятно, Тимин бы его не оставил, воспитал… но не мог я! Не мог, Щавель!

— Вот так дела, — растерянно сказал волшебник и даже оглянулся на Трикса. — Понимаю…

— Для того и стал личем. Чтобы у сына крыша над головой была, кусок хлеба…

— Я все понял, — мрачно произнес Щавель. — Я… у меня детей-то своих нет, но я понимаю…

— Осуждаешь? — спросил старик.

— Нет. Но твой сын вырос. Отправь его к любому рыцарю, отпрыска знаменитого Арадана почтут за честь взять в оруженосцы!

— Не могу я, — отводя глаза, признался старик. — Вначале так и собирался поступить. А как стал не-мертвым, так что-то изменилось. Не могу с собой покончить. Я и костер во дворе складывал, сжечь себя хотел… в последнюю минуту кол, к которому был привязан, из земли вырвал и убежал. И в пропасть хотел прыгнуть… не могу. Кто разок от смертной черты убежал, тот уже обратно возвращаться не хочет.

Щавель кивнул.

— Поможешь мне, волшебник? — спросил рыцарь.

— Помогу, — сказал Щавель.

— Только ты учти, я сопротивляться буду, — предупредил старик. — Это выше меня!

— Доблестный рыцарь Гиран Арадан, — торжественно сказал Щавель. — Ты многие годы служил королю и королевству. Ты был примером верности и отваги. Нет твоей вины в том, что ты не захотел умирать — только ради сына, ради будущего рыцаря, принял ты эту тяжкую ношу…

Старик стал дергаться на кровати. Трикс подумал было, что это начало действовать заклинание, но одеяло слетело — и оказалось, что руки и ноги полулича привязаны к кровати толстенными веревками. Тощее стариковское тело выгибалось и тряслось, веревки скрипели, кровать трещала. Тимин прижал ладони к лицу и отвернулся в сторону.

— Пусть примет покой твое измученное тело, пусть избавится от проклятия твоя настрадавшаяся душа, пусть распадется твоя не-живая и не-мертвая плоть… Праху — прах! Миру — мир! Землю — живым! Под землю — мертвым!

— А-а-а-а! — грозно завопил полулич и мощным рывком разорвал обе веревки на руках и одну на ноге. Вскочив, он двинулся к Щавелю, волоча за собой кровать.

— Возобновилось гниение и разложение в мертвом теле! — с некоторой тревогой выкрикнул Щавель. — Процессы распада стали преобладать над процессами синтеза! Закончилась внутренняя активность сущности Гирана Арадана, отныне она нуждается во внешнем источнике движения и эволюции!

Полулич, все зеленея и зеленея, вытянул к Щавелю трясущиеся тощие руки. Из пальцев стремительно росли длинные кривые когти.

Оруженосец Тимин утер слезы, встал, вытащил из ножен меч, сделал шаг — и одним ударом снес своему бывшему господину голову.

— Прекратилась высшая форма существования материи, известной нам как Гиран Арадан… — пробормотал Щавель. Видимо, ему было трудно сразу остановиться.

— Господин Арадан, еще когда живехонький был, всегда говорил: против лича нет ничего лучше острого меча, — сказал Тимин, заученным движением вытирая меч о стариковские кальсоны. — Пока, говорит, маг свои заклинания пробормочет… у нежити-то никакого воображения, устойчива она к заклинаниям…

— Да, несомненно, — покосившись на Трикса, сказал Щавель. — Ты меня… мне подсобил.

Тимин вздохнул и спрятал меч в ножны. Потом искоса поглядел на волшебника:

— Что королю-то писать будем?

— Что-что… — Щавель присел и печально посмотрел на останки полулича, медленно превращающиеся в серый прах. Как ни странно, в этом зрелище не было ничего отвратительного — скорее, печальная, грустная красота… — Так и напишем. Что его доблестный рыцарь Гиран Арадан, прожив очень долгую и достойную жизнь, отошел наконец в мир иной. И в своих последних словах молил не оставить без покровительства и заботы его юного сына, который мечтает пойти по стопам отца.

— Спасибо, господин волшебник, — сдержанно сказал Тимин. — Я очень тревожусь за мальчика.