Недремлющий глаз бога Ра

— Ха, он ещё и не верит! Да я любую актрису узнаю в любом гриме. По походке. А если она ещё и задом повернется — идентификация стопроцентная. Попки я различаю как криминалист пальчики.

— А кроме? Сюжет, там, драматургию?

— Абсолютно всё! Просто попки это единственное, что в них есть от природы, а остальное — макияж. Хотя и он тоже о многом может порассказать.

— Ну?! Например?

— Это целая философия. Знаешь, чем люди украшают жилище? Плакатиками, календариками, слониками, кружевными салфеточками. А один парень, Леня Ройтман, пристроил в прихожей даже якорную цепь. Когда совместное советско-американское предприятие «Скраб» стало выплачивать по сорок долларов за тонну…

— Подожди, подожди! — я испугался, что коммерческая волна занесет его в Иерусалим, — А причем тут попки?

— Не попки, а украшения! — он помолчал. — Знаешь, сколько всякой пакости скрыто в человеческой натуре? Что-то из ассортимента люди пытаются припрятать, а кое-чем, наоборот, ненавязчиво мозолят окружающим глаза. Вот украшения и показывают, какие черты человек старательно выпячивает.

— В смысле — черты характера?

— В смысле — внутренние качества. Юмор в том, что их может не быть, а человек выдает желаемое за действительное! Например, оружие и геральдика на стенах показывают, что персону владельца переклинивает на собственной значимости. Она сама себя воображает выдающейся и других пытается заставить думать то же самое.

— Интересно, — я об этом как-то не задумывался, — Только кто же в совке развешивает на стенах оружие? Где ты такое видел?

— Совок, как и всяческая оккупация, явление временное, а я говорю о вечном. Хотя существуют и чисто совковые варианты: натыканные повсюду свечи и вырезанные из журналов репродукции говорят о стремлении утвердиться как возвышенная натура.

— Это намек? Могу я прислать секундантов?

— Тю! Думаешь, ты один такой? Нет, вас как гуннов — тьмы, и тьмы, и тьмы.

— Это скифов — тьмы, и тьмы, и тьмы, двоечник.

— Пускай будет скифов, — согласился маркиз. — Главное, что всех касается. Украшения — это подписанный протокол о намерениях. Видел, какой медальон был у Шерон?

— Вроде белой таблички на цепке? А что в нем особенного?

— То и особенного, что смотреть надо было внимательнее! — Веник запустил программу и, найдя нужный кадр, максимально увеличил картинку. — Блин, ну и наколдовали киношники! Оказывается, я тоже кое-что проглядел….

Весь экран теперь занимала овальная бляшка из серебристого металла, на которой было выбито подобие человеческой фигуры.

Впрочем, человеческими выглядели только руки и туловище; повернутая в профиль голова напоминала петушиную, а ноги от колен превращались в расползающихся змей, что придавало созданию устрашающий вид. Вдобавок, в поднятой правой руке оно сжимало плеть — будто замахивалось.

От медальона веяло такой глубокой стариной, что я усомнился:

— Слушай, они что — взяли это напрокат в каком-нибудь музее? Не похоже на бутафорию.

Веник уже распечатывал картинку:

— Сам удивляюсь! Хотя, знаешь какие они дотошные, эти американцы. Уж если возьмутся, то делают "от и до", а не как наши шаромыжники.

— Зато наши не ломают машин. И жизнь изображают гораздо объективнее, чем она есть на самом деле.

— Дык, я не про художественное кино, а про научно-популярное. Однажды посмотрел фильм о жизни акул — они мне потом два года снились, так натурально было снято.

— Кусали тебя?

— Хуже. Одну гигантскую акулу-молот подловили во время родов — дурацкий оператор чуть-чуть не забрался к ней во влагалище! Или, я не знаю, как у рыб называется место, куда он вперся со своей осветительной аппаратурой. Нет, это был настоящий апофеоз войны, когда прямо в объектив посыпались маленькие акулята-молоточки. Уже голодные!!! Эта замечательная, натуралистическая картина называлась: "Папа, папа где ты?!". По этому поводу я и не женился на Фае Хаит.

— Ты же говорил, что тебя разочаровала мама, мадам Хаит?

— Нет, мадам Хаит не может разочаровать! Это не акула, а просто ходячая гильотина. Кстати, можешь полюбоваться — кем она была в прошлой жизни, — маркиз взял канцелярскую кнопку и торжественно пришпилил распечатанное изображение к стене.

Я присмотрелся:

— Да, видная особа. А ты не знаешь, что тут за надписи? Михаил, Рафаил, Гавриил… — случайно не список замученных зятьёв?

— Нет, слишком мало имен. Но слово "шемешейлам", — он указал пальцем, — вот, видишь, под змеиными ногами, мне знакомо. Это значит "Вечное Солнце".

— Еврейское, что ли?

— Древнееврейское. Наверное, какое-то заклинание — он склонился над самым листом и принялся читать по складам. — Ше-ме-шей-лам, лат-хра-мап-хта, йо, йо, йо, йе, йе, йе, й-й-й-й-й-й-й-й, ае-ае-ае, аа-ай-ай, ейо, пси-нот-хер-тхе-рно…

— Привет, детки! Что за дерьмо вы поете? — по-английски спросил игривый женский голос.

Мы разом обернулись, и я увидел оливковую инфанту. Сейчас на ней был не спортивный, а элегантный брючный костюм, скроенный так ловко, что тело девушки напоминало рвущийся из зеленой чашечки бутон.