От частых взмахов рук раритетное пальто — предмет его гордости уже лет десять — распахнулось и явило свету выбившуюся из штанов гипюровую рубашку, которую я подарил ему на день рождения. Тоже лет сколько-то назад, когда гипюровые рубашки были в моде.
Я попытался припомнить это время, но не смог.
— Вот и вёл бы себя соответственно, а не как директор платного туалета. Девочки, водочка… это что?
Словно защищаясь, он снова вскинул длинные руки.
— Это просто попытка выжить в дерьме. Глупая — согласен. Но, скажи, ты разве не чувствуешь, что это дерьмо нам всучили насильно? Взамен прежнего, которое нагло — среди бела дня и с участием спецназа — отобрали!
Надо же, в одной фразе уместил всю новейшую историю.
— Правду рёк, Козьма! Дурят народ!
— Нет, ты не увиливай! Скажи, кто сейчас раскатывает на иномарках? Или бандиты, или бандитские депутаты. А порядочные люди где? Расширяют метрополитен! Это факт или не факт?
— Это не факт, а всего лишь данность. И к тому же, ты теперь свободен. Вали куда хочешь! Куда душа пожелает.
— А на чём «валить»? Троллейбус, он тоже не бесплатный. И душа у меня желает не «валить», а поужинать в ресторане. С женой, между прочим. Душа у меня хочет жениться, завести детей, попугая и вот такую маленькую собаку! — пальцами он продемонстрировал желаемый размер собаки.
Из солидарности я тоже махнул рукой:
— Ладно, пусть будет маленькая собака, если ты решил начать именно с неё. Составлю тебе компанию. Но только не обольщайся насчет праздника, потому что он не наш. Чужой, поал?!
Мои слова оказали на начальника экспедиции сильное воздействие, но противоположное ожидаемому. В магазине, который считался одним из самых дорогих и престижных в Москве, мы провели значительно больше часа, и всё это время он разыгрывал взыскательного начальника тыла, инспектирующего подведомственную продовольственную базу.
Глава третья
Зато когда вернулись, в квартире никого кроме кошки не оказалось.
Полы сверкали первозданной чистотой, посуда была перемыта, в ванной царил идеальный порядок, и даже мои грязные рубашки оказались выстиранными. Но след путанок простыл.
— Здравствуйте, девочки, — оглядев пустую комнату, вежливо сказал Веник.
Свалив доставленный припас в угол, я принялся разгружать путешественника, с голодухи и от амбиций укомплектованного как продуктовая автолавка.
— Сейчас мы с приятелем немного потанцуем…
— Тебе пакет! — перебил я. Возле телевизора лежал обрывок газеты, по краю которого шла надпись, сделанная косметическим карандашом: "Господа плейбои! У нас важная встреча, извините. Позвоним вечером, когда освободимся"
— Шерше ля фам! — философски заметил Липский, ознакомившись с содержанием записки. — Нужно было их на замок закрыть.
— Не понимаю, чем ты собственно недоволен? Уборка сделана качественно. Четыре сотни, разумеется, дороговато, но ведь и время сейчас такое. Всё кусается, — я не особенно огорчился, поскольку со времен первомайских демонстраций мне претили массовые мероприятия — в том числе групповые.
— А может, позвонят? Как думаешь? — с надеждой спросил он, не желая мириться с облапошившей его реальностью.
— Вряд ли. Убирать больше нечего, рубашки постираны, что им ещё тут делать? Не любовью же, в конце концов, с тобой заниматься.
Он задумался, почесал затылок и с тяжелым вздохом произнес:
— Да, про любовь ты прав. Даже если бы они остались…
— Проблемы? — обрадовался я. — От простуды или на нервной почве?
— Сам ты! У меня просто подход особый — методологический, поэтому дальше разговоров дело не заходит. Прямо интимно-социальная психология какая-то!
— Новая наука? Все величайшие открытия как раз совершаются на стыке наук.
— Не наука, а натура странная — вот что! Понимаешь, я после первой рюмки забываюсь и неожиданно начинаю выяснять, почему они такие.
— Кто, тётки? — уточнил я, начав накрывать стол.
— Да. Что, например, их побуждает стать проститутками? — Веник переломил батон колбасы и, распахнув челюсти как на приеме у зубного врача, отправил одну половину в рот.
Я понаблюдал за исчезающим продуктом и спросил:
— Значит, ты типа как Фрейд, да? И что же их побуждает?
Отреагировал он с трудом и не сразу.
— Если честно — не помню. Я же на первой не останавливаюсь.
— Неужели?
— Ну! Однажды притащил домой сразу двоих, всю ночь проговорил с ними на нравственные темы, а утром — пожалуйте бриться: ни золотой цепочки, ни кожаной куртки, ни магнитофона!
— Магнитофон, наверное, был японский?
— Не в этом суть! Из всего душещипательного разговора помню только, как одна сказала: "Жизнь — сука, поэтому и мы такие". Остальное во мраке, даже как они уходили.
— Действительно, странная натура, — согласился я.
Закончив приготовления, мы сели за стол.
— Знаешь, а ведь хорошо, что они отвалили. Хоть раз наедимся по-человечески! — помечтал товарищ.
На самом деле он ошибался — наесться по-человечески удалось только Бацилле. Потому, что весь вечер и два следующих дня мы пили.
Когда раздался звонок из "Фарма Трейд" и секретарша поинтересовалась степенью нашей готовности, я честно ответил, что почти готовы.