– Джуниор, мы это уже обсуждали. Доверься нам. Из добровольцев выстроились бы очереди. Чтобы получить более глубокое представление о жизни в космосе, нам нужно сделать выборку максимально случайной. Может оказаться и так, что в следующей волне, когда переселение будет окончательным, полетят все желающие. И они уже не вернутся. Но сейчас мы лишь проводим исследование, пытаемся все понять. Вы слышали про воинскую обязанность в годы старых войн? Если призывают, отказаться нельзя. Надо идти воевать. Воевать, а не участвовать в прекрасном, удивительном и прогрессивном Освоении.
Безумие, говорю я. По-моему, это неправильно.
Мне все кажется, стоит послать кого-то другого. И почему это Терренс всегда приезжает один?
Он отворачивается от меня.
– Как ты себя чувствуешь, Генриетта?
– Замечательно, – говорит она и впервые поднимает глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. – Просто замечательно.
– Похоже, тебя совсем не удивили новости.
В его голосе слышится холодная твердость, спокойствие. Мне это не по нраву.
– Ты прав, Терренс, я совсем не удивлена.
– Все будет хорошо. Вот увидите. Я так рад за вас, за вас обоих. Вы – часть истории. Если у вас есть какие-то вопросы, я готов отвечать на них столько, сколько потребуется. Но сейчас вам, наверное, нужно время, чтобы все обдумать. Так что, если у вас ко мне нет ничего срочного, я вас покину. Но еще вернусь.
– Зачем чемодан? – быстро спрашивает Грета. – Раньше его не было.
Теперь я вижу, какой изможденной она выглядит: под глазами появились круги, и взгляд потяжелел.
– Ну, как я уже сказал, я ухожу. Но вернусь. И ненадолго останусь.
У нас? Спрашиваю я.
– Да. Вы, наверное, посчитаете, что я навязываюсь, но, учитывая наше положение, это абсолютно необходимо. Если вы помните, во время первого визита я показывал вам документы; в них говорилось, что мне придется временно пожить с вами, если Джуниора выберут.
– Не помню такого, – говорит Грета. – Я точно уверена: мы это ни разу это не обсуждали. Почему тебе придется пожить здесь?
Я тоже ничего не помню такого, добавляю я.
– Так бывает, – говорит он. – Во время первого визита вас огорошил большой поток информации. Трудно запомнить детали, когда получаешь хорошие новости.
– Так почему тебе придется пожить здесь, Терренс? – требует ответа Грета.
– Потому что так надо, Генриетта, – отрезает он. Затем продолжает обычным, сверх меры дружелюбным голосом: – Нам многое нужно успеть, поэтому важно, чтобы вы сотрудничали. Я вернусь. А пока вам стоит побыть наедине несколько дней. Советую закатить праздник! Больше никаких беспокойств или размышлений о том, что будет дальше. Все официально! Вы станете частью масштабного и важного проекта. Это не сон. Это реальность.
Что ты делаешь? Спрашиваю я. Знаю, ситуация напряженная, но ты уже больше часа в одиночестве бродишь туда-сюда.
После ухода Терренса Грета поднялась наверх, в комнату в конце коридора – в комнату для гостей. Я остался в гостиной, слушал, как она топает по полу, а потом решил подняться и разобраться.
– Пытаюсь все тут разгрести, прибраться. Половину можно просто выбросить. Ненавижу этот беспорядок. Один мусор. Он давит на меня. Когда мы успели накопить столько хлама? Мы же здесь всего ничего живем. А вот барахло и дерьмо тут, кажется, лет двадцать копилось.
Не все здесь мусор, говорю я Грете.
– Вообще-то все, – возражает она.
Почему так важно именно сейчас прибирать эту комнату? Спрашиваю я. Я надеялся поговорить с тобой о том, что ты чувствуешь.
– Ты надеялся поговорить о том, что я чувствую? Серьезно?
Да. Почему ты так удивляешься?
– На тебя не похоже, – отвечает она.
Что ж, учитывая сложившуюся ситуацию, нам есть что обсудить.
– И да, и нет. Все решено. Вряд ли разговор что-то изменит.
Грета, говорю я, делая к ней шаг. Я за тебя переживаю.
Выражение ее лица меняется, становится мягче.
– Почему?
Я переживаю, что оставляю тебя одну. О том, что ты будешь делать, пока меня не будет.
Я не говорю ей всего. Не говорю, что переживаю, как мой отъезд скажется на наших отношениях. Меня ведь долго не будет. А другой жизни я не знаю.
– Твое лицо, – говорит она. – Ты покраснел.
Я пытаюсь тебе объяснить, отмахиваюсь я. Мне все это не нравится.
– Поверь, тебе не о чем беспокоиться.
Я тебя не понимаю. Ты ведешь себя так, будто это какой-то пустяк, будто мы получаем такие известия каждый день. Я улетаю! Неужели ты не понимаешь?
Теперь я чувствую, как багровеет лицо. Чувствую, как пульсирует и приливает кровь. Это неприятно. То есть первое, что она сделала, – поднялась в комнату, подальше от меня, и начала разбирать старые вещи. Вот что меня больше всего огорчает. Чем больше я об этом думаю, тем больше расстраиваюсь.
– Я веду себя так, как должна, ясно? Или я должна была подготовиться заранее? Я реагирую и пытаюсь во всем разобраться по ходу дела. Вот и все. Если ты этого не понимаешь, я ничем не могу помочь.
У нас осталось всего пара дней наедине, потом такой возможности еще долго не представится. Терренс сказал, что мы должны праздновать. Радоваться каждой проведенной вместе минуте. Давай хотя бы попробуем…
– Попробуем что?