Недвижимость

– Может быть, чаю? – растерянно брякнула Алевтина Петровна.

– …я уйду, а вы продавайте вашу квартиру сами или обратитесь к другому риэлтору, и когда он…

– Господи, да что ж такое-то!..

– …и когда он вам ее продаст, а вы ему скажете то же самое, что сказали сейчас мне, посмотрите, что он с вами после этого сделает!.. До свидания. Всего хорошего. Где моя сумка?

– Подпишем! – крикнул Будяев. – Алечка, ну что же ты стоишь, родная! Ну скажи Сереженьке, что мы подпишем! Ну хорошо, мы подпишем, подпишем! Но так же тоже нельзя, Сережа! Нас-то куда?!

Куда нас-то?!

Вот такой вопрос.

Мне рассказывали про одного мальчика. Бабушка привела его на

Красную площадь, поставила лицом к Мавзолею и торжественно сообщила:

– Митя, здесь лежит тело Владимира Ильича Ленина!

– А голова? – удивился мальчик.

Я сел и обхватил затылок руками.

15

“Самсон трейдинг” располагался где-то в тесных недрах помоечных дворов на Селезневке, и сколько раз я ни приезжал сюда, столько совался не в ту подворотню. А как их различишь? Чертыхнувшись, я сдал задом, выбрался на улицу, проехал еще сорок метров и снова нырнул в туннелеобразный въезд под покосившимся трехэтажным домом.

Гулкий туннель заканчивался почти таким же сумрачным и гулким колодцем двора, обставленным кривобокими домишками.

Я приметил знакомый “ниссан” и встал вплотную.

В торце одного из этих не внушающих доверия зданьиц металлический козырек прикрывал ступени, ведущие в полуподвал.

– Слушаю вас, – прохрипел динамик, когда я нажал неприметную кнопку.

– Кастаки у себя? – спросил я. – Откройте.

Замок щелкнул.

Миновав неодобрительно посмотревшего охранника, я прошел недлинным коридором и оказался в прохладном холле. Секретарша сидела за полукруглой стойкой.

– К Александру Васильевичу.

– Вы договаривались?

– Он ждет, – соврал я.

– Направо по коридору, – сказала она.

И здесь же, тыркнув клавишу, преданно донесла в селектор:

“Александр Васильевич, к вам…”

Дверь кабинета была открыта. Шура сидел за столом. Ноги, на американский манер, лежали на столе.

– Здравствуйте, дядя босс, – сказал я.

– Дядя босс и гол, и бос, – пробормотал он в ответ. – Здорово, здорово… Кофе будешь?

– Я еще не обедал, – сказал я. – Письмо давай.

Кастаки опустил ноги и сел по-человечески.

– Второе пришло, – сказал он, роясь в карманах пиджака. – Хотел звонить. А ты сам заявился.

И протянул два конверта.

– Спасибо, – сказал я. – Все, погнал.

– Слушай, что-то мы с тобой все как не родные? – спросил Шура. -

Ты вечером что делаешь? Может, посидим где? Пивка, рыбки… а?

Я развел руками:

– Сегодня точно не могу. Да погоди, вот повод какой-нибудь будет…

– Повод, повод… Ты, Капырин, не понимаешь. Какой повод? Наше обоюдное желание – это не повод? Мы же не можем вечно ждать милостей у природы…

– Александр Васильевич, извините, – строго сказала голубоглазая девушка, заглянувшая в кабинет. – Шульман звонил, у него на таможне проблемы. Просил с ним связаться.

Шура чертыхнулся и потянулся к телефону, махнув рукой: пока, мол…

Я сел в машину и разорвал конверт:

“Сереженька, дорогой, здравствуй!

Поговорила с тобой и все не могу успокоиться, села сразу за письмо.

Болит, болит у меня душа за Павла, и не знаю, что делать. Уже по-всякому думала. Ведь родная кровь Павел, своя. Кто за ним ухаживает, как? Я Людмилу никогда не видела, но если они с

Аней-покойницей похожи, то такая же волоха, наверное. Как бы я хотела поехать в Ковалец! Но как бросить здесь все?

Какая все-таки жизнь страшная, Сереженька. Откуда такая гадость у Павла взялась? Хорошо, что вовремя прихватили, сделали операцию. Если ранняя стадия, то, может быть, обойдется. Помнишь

Коломийцев? Они теперь где-то под Калугой живут. Так вот

Витиному отцу тоже делали такую операцию. И ничего, жил себе и жил, пока не умер от инфаркта. Бедный Павел. Как мне его жалко.

Вечно он у нас был какой-то обсевок. Уехал, всю жизнь там один, не особенно-то у него все складывалось. Я достала альбом, смотрела фотографии. Какой Павел был мальчишкой красивый – глаза большие, взгляд серьезный, задумчивый. Ему бы в артисты. А он какую тяжелую жизнь прожил. Завтра Таньке напишу, но куда она с малым дитем из Воронежа поедет? Ей тоже нет никакой возможности.

Смотрела фотографии, даже всплакнула. Помнишь, где ты в матроске и бескозырке? Ты очень гордился этой матроской. Однажды к нам пришли гости – Валя Кострова с мужем и сыном, Красновы, Лешка

Гарипов. Все дети большенькие, а тебе годика четыре всего было.

Ты к ним и так, и сяк, а они с тобой играть не хотели. Они взрослые, им с тобой неинтересно. Ты постоял, постоял, посмотрел на них. Я думала, ты плакать сейчас будешь. А ты подходишь ко мне и говоришь таким упрямым-упрямым голосом: „А я играю в паровозик! Ту-ту-у-у-у-у-у-у!.. ”

Помнишь ли ты сестру Насти Кречетовой, Катю, прихрамывает. Я тебе писала, что они квартиру продали. Несколько дней назад к ним ворвались какие-то бандиты и убили и ее и мать. Наверное, кто-то узнал, что они квартиру продали. Думали, у них денег много. Но у них денег никаких не было. Деньги за квартиру они