Неестественная смерть

Мисс Климпсон была из тех людей, кто во всеуслышание заявляет: «Я никогда не читаю чужих писем», что, как ясно всем и каждому, означает как раз обратное. Но они вовсе не лукавят, а искренне заблуждаются. Просто Провидение снабжает их этим предупреждающим колокольчиком, как гремучую змею – «трещоткой». Так что, если вы имеете глупость разбрасывать свою корреспонденцию у них на виду – сами виноваты.

Сначала мисс Климпсон внимательно осмотрела записку.

В руководствах для готовящихся к исповеди католиков содержится совет, который красноречиво свидетельствует о наивной надмирности их составителей: накануне причастия составьте список своих прегрешений, чтобы не упустить ни одного из них. Вас также предостерегают от того, чтобы упоминать в этих списках конкретные имена, показывать список кому бы то ни было и оставлять его на виду. Тем не менее никто не застрахован от случайного нарушения этих правил, поэтому церковь не одобряет составления списка грехов, а предписывает сообщать о них шепотом, мимолетно выдыхать прямо в ухо исповеднику, а ему – моментально по отпущении грехов напрочь забывать об услышанном.

Однако кто-то недавно – вероятно, в предыдущую субботу – покаявшийся в своих грехах, записанных на бумажке, обронил ее, и та затерялась между исповедальней и скамеечкой для коленопреклонения, укрывшись от взгляда уборщицы. И вот она, исповедь, предназначенная только для Господних ушей, лежала на круглом, красного дерева столе миссис Бадж перед глазами простого смертного.

В оправдание мисс Климпсон следует сказать, что она, вероятно, и разорвала бы записку, не читая, если бы одна фраза не бросилась ей в глаза: «Ложь, на которую я пошла ради М. У.».

В тот же миг мисс Климпсон сообразила, что это почерк Веры Файндлейтер, и у нее в голове «будто молния сверкнула», как она впоследствии объясняла свою реакцию на эти слова.

Не менее получаса мисс Климпсон сидела, борясь с собственной совестью. Врожденное любопытство шептало ей: «Прочти»; религиозное воспитание говорило: «Ты не должна это читать»; чувство долга перед своим нанимателем лордом Уимзи подталкивало: «Выясни, в чем дело»; впитанные с молоком матери правила поведения запрещали: «Не смей!»; страшный скрипучий голос напоминал: «Речь идет об убийстве. Хочешь стать сообщницей?» Она чувствовала себя как Ланселот Гоббо[109]: на грани между угрызениями совести и дьявольским искушением, но что здесь было совестью, а что искушением?

«Ниспошли нам силы говорить правду и бесстрашно давать отпор греху» – как было сказано сегодня в проповеди.

Убийство.

В свете этой записки его вероятность становилась реальной.

Или нет? Может, она вычитала в этой выхваченной фразе то, чего там нет?

В таком случае не становится ли ее долгом – ну, почти – прочесть записку полностью и разрешить чудовищные подозрения?

Ей захотелось пойти к мистеру Тредгоулду и попросить его совета. Скорее всего, он скажет, чтобы она немедленно сожгла записку и изгнала из души сомнения молитвой и постом.

Она встала и принялась искать спичечный коробок: лучше избавиться от этой бумажки – и дело с концом.

Но что именно она при этом совершит? А если уничтожит единственный ключ к раскрытию убийства?

Каждый раз, когда это слово всплывало у нее в голове, оно было написано заглавными буквами и жирно подчеркнуто: УБИЙСТВО – как в полицейской сводке.

И тут ей пришла в голову идея. Паркер – полицейский, и у него наверняка не должно быть особых угрызений относительно нарушения тайны исповеди. По виду он, скорее всего, протестант, а возможно, вообще равнодушен к религии. В любом случае служебный долг для него превыше всего. Почему бы не отослать записку ему, не читая, с кратким объяснением того, как она попала к ней в руки? Тогда вся ответственность ляжет на него.

Однако по некотором размышлении мисс Климпсон, руководствуясь врожденной честностью, признала, что в этом есть доля лицемерия. Предавая чужое письмо огласке подобным образом, она точно так же – если не больше – нарушала тайну исповеди, как если бы сама прочла его. А тут и ветхозаветный Адам внутри ее поднял голову и начал подстрекать: если кто-то все равно должен узнать тайну исповеди, то почему бы и не ты – это удовлетворит твое вполне обоснованное любопытство. Кроме того: а что, если она ошиблась? В конце концов, ложь, о которой там идет речь, может не иметь никакого отношения к алиби Мэри Уиттакер. В таком случае окажется, что она выдала чужой секрет бессмысленно, не принеся никакой пользы. Если она действительно решит показать записку третьему лицу, то обязана сначала прочесть ее сама – так будет справедливо по отношению ко всем заинтересованным сторонам.