Неестественные причины

– А зря, – язвительно заметил Брайс, свер­кнув глазами. Его гномоподобное лицо зло­радно исказилось, он как-то сразу оживил­ся и уже не походил на утомленного жизнью старика. – Ведь от смерти Дигби вам прямая выгода. Даже после двукратной выплаты на­логов по завещанию вам достанется круг­ленькая сумма. Если я не ошибаюсь, Дигби часто наведывался к вам в последнее время. Постойте, да ведь он у вас вчера обедал! Вам ничего не стоило подсыпать ему во флягу какой-нибудь порошочек. Вы ведь един­ственная из всех нас знали, что Дигби все­гда ее с собой носит. Помните, вы рассказы­вали нам – в этой же самой комнате?

– И где же, по-вашему, я могла достать мышьяк?

– Ага, Селия! А мы и не знали, что это был мышьяк. Какая опрометчивая фраза! Ладно бы здесь были только я и Оливер, но вдруг дойдет до инспектора? Надеюсь, вы не рас­сказывали ему про мышьяк?

– Я никому ни о чем не рассказывала. А инспектору я просто отвечала на вопро­сы – подробно и правдиво. И вам с Оливе­ром следует вести себя так же. Я не понимаю, почему вам хочется, чтобы смерть Дигби не­пременно была убийством? Просто вы оба испытываете пристрастие ко всяким мерзо­стям.

– Мы испытываем мерзкое пристрастие к фактам, – сухо заметил Лэтем.

Но на Селию его слова не произвели ни малейшего впечатления.

– Что ж, если это было убийство, нашей Джейн Далглиш очень повезло, что она на­шла труп не одна, а в присутствии Адама. А то могли бы возникнуть подозрения. Но рядом был суперинтендант из Скотленд-Ярда, а уж он-то, конечно, знал, какое значе­ние имеют следы и всякие там улики, остав­ленные на месте преступления.

Далглиш даже не нашелся, как отреагиро­вать на столь двусмысленное замечание, и подумал, уж не забыла ли Селия, что он тоже сидит в гостиной. И действительно, никто из присутствующих на Адама даже не взглянул.

– Какие такие подозрения могли бы воз­никнуть? – вкрадчиво спросил Лэтем

Брайс засмеялся:

– На вашем месте я не стал бы Подозре­вать мисс Далглиш, Селия. Иначе вскоре вам придется столкнуться с очень деликатной проблемой. Ведь наша хозяйка как раз гото­вит сейчас кофе для нас. Вы свою чашку вы­пьете или потихоньку выльете содержимое в цветочный горшок?

Элиза Марли вспыхнула:

– Да заткнитесь вы оба! Дигби Сетон умер, и умер ужасной смертью. Может, вы его и недолюбливали, но он тоже был человеком. Больше того, Дигби умел по-своему получать удовольствие от жизни. Вы, допустим, живе­те по-другому, но что с того? Дигби нрави­лось мечтать про свои дурацкие ночные клу­бы, про то, как он поступит с деньгами. У вас это вызывало презрение, но он ведь ничего плохого вам не сделал. И вот он мертв. При­чем убил его кто-то из нас. Я не вижу в этом причины для шуток.

– Не расстраивайся, милочка, – звучным, прочувствованным голосом пропела Селия, бессознательно переходя на ту интонацию, с которой диктовала наиболее трогательные пассажи из своих произведений. – Мы все привыкли к Джастину. Они с Оливером все­гда терпеть не могли ни Мориса, ни Дигби. Разве можно от этих людей ожидать соблю­дения приличий, не говоря уж об уважении к памяти усопших! Боюсь, эти двое никого, кроме самих себя, не любят. Чистой воды эгоисты. Эгоисты и завистники. Они не мог­ли простить Морису его писательского та­ланта. Сами-то они умеют только критико­вать написанное другими и глумиться над творческим даром. О, это весьма распрост­раненное явление – зависть окололитера­турного паразита к художнику. Вспомните пьесу Мориса. Оливер просто растерзал ее, ибо не мог смириться с чужим успехом.

– А, вы о той пьеске! – рассмеялся Лэтем. – Дражайшая Селия, если Морису хотелось эмоционально разрядиться, следовало схо­дить к психиатру, а не выплескивать все это в виде драматического произведения на бед­ного зрителя. Для того чтобы быть драматур­гом, требуются как минимум три вещи: уметь писать диалоги, понимать, что такое драма­тический конфликт и иметь хоть какое-то представление об устройстве сцены.

Это был излюбленный конек Лэтема, и на Селию реплика не произвела ни малейшего впечатления.

– Только умоляю, Оливер, не надо гово­рить мне о профессиональном мастерстве. Когда напишете что-нибудь, в чем будет хоть малая искра творческого начала и ориги­нальности, тогда и поговорим на эту тему. К вам, Джастин, это тоже относится.

– А как же мой роман? – обиделся Брайс. Селия с состраданием взглянула на него и тяжело вздохнула. О романе Брайса она явно предпочитала не высказываться. Даллиш сообразил, о чем идет речь: имелось в виду давнее и весьма скромное по объему сочинение, отличавшееся изысканной чув­ствительностью и хорошо встреченное кри­тикой; на повторное свершение подобного рода энергии у него уже не хватило.

Элиза Марли засмеялась:

– А-а, та самая книжонка, про которую писали, что в ней чувства и действия на сред­ний рассказ? Да это, собственно, и был не более чем рассказ. Подумаешь – даже я мог­ла бы расчувствоваться на сто пятьдесят страниц.