— Пока было время только для предварительной проверки. Я выслушаю их показания сегодня днем. Похоже, у всех на время смерти алиби той или иной степени прочности. Кроме мисс Дэлглиш. Но она живет одна, так что это неудивительно.
Ровный, монотонный голос, устремленный в море взгляд темных глаз. Но Дэлглиш понял, что это и есть причина его вызова в «Сетон-Хаус», как и неожиданной инспекторской откровенности. Он знал, как все это выглядит с точки зрения Реклесса. Пожилая незамужняя женщина, жизнь в одиночестве, даже в изоляции. Отсутствие алиби на время смерти и на вечер среды, когда тело пустили плавать в море. Собственный, почти индивидуальный доступ к побережью. Она знала, где находилась шлюпка «Пеганка». Сильная, проворная сельская жительница почти шести футов роста, привычная к ходьбе, тасканию тяжестей и темноте — чем не подозреваемая?
Правда, у нее отсутствовал явный мотив. Ну и что? Что бы Дэлглиш ни говорил тетке утром, уж он-то понимал, что мотив — вовсе не первая забота сыщика. Логически сосредоточившись на поиске ответов на вопросы «где», «когда» и «как», он неизбежно приходил и к ответу на вопрос «почему» во всей его жалкой неадекватности. Старый начальник Дэлглиша часто повторял, что в четырех словах на разные буквы алфавита — «корысть», «любовь», «ненависть», «похоть» — заключены все мотивы убийств. Верно, однако поверхностно. Мотив так же разнообразен и сложен, как человеческая личность. Адам не сомневался, что чудовищно изощренный ум инспектора уже перебирает случаи из прошлого, когда сорные побеги подозрения, одиночества и иррациональной неприязни неожиданно расцветали насилием и смертью.
Дэлглиша охватила такая злость, что он на несколько секунд лишился дара речи, даже мысли. Его забила дрожь, к горлу подступила тошнота, он побелел — и возненавидел себя за это. Но спазм в горле уберег от необдуманных возгласов, от сарказма, гнева, бесполезных предупреждений, что его тетушка станет давать показания только в присутствии своего адвоката. Какой адвокат, если у нее есть он! Господи, ну и отдых!
Послышался скрип колес, и из французского окна выкатилась в своем кресле Сильвия Кедж. Она молчала, не спуская глаз с дороги. Они послушно устремили взгляд туда же и увидели почтовый фургончик — маленький и яркий, как игрушка, — двигавшийся по мысу в направлении дома.
— Почта, — произнесла Сильвия.
Дэлглиш заметил, как побелели суставы ее пальцев, вцепившихся в ручки кресла. Когда фургончик затормозил у террасы, она привстала и одеревенела, как в приступе столбняка. Двигатель перестал урчать, и в наступившей тишине стало слышно ее прерывистое дыхание.
Почтальон, хлопнув дверцей, направился к ним с радостными словами приветствия. Не получив ответа, озадаченно уставился на ее застывшее лицо, потом на двух мужчин. Он подал Реклессу большой светло-желтый конверт с отпечатанным на машинке адресом.
— То же, что раньше, сэр, — доложил почтальон. — Такой же конверт я вручил ей вчера. — Он кивнул мисс Кедж и попятился к своему фургону, бормоча: — Всего доброго!
— Адресат — господин Морис Сетон, эсквайр, — объяснил Реклесс Дэлглишу. — Отправлено вечером в среду или в четверг утром из Ипсвича. Проштамповано вчера в полдень.
Он аккуратно держал конверт за угол, словно боялся оставить на нем отпечатки пальцев. Большим пальцем правой руки инспектор вскрыл клапан. Внутри оказался лист бумаги одного с конвертом большого формата, отпечатанный на машинке через два интервала. Реклесс стал читать вслух:
— «Тело без рук лежало на дне маленькой шлюпки, качавшейся на волнах у суффолкского берега. Труп маленького мужчины средних лет облегал изящный саван — темный полосатый костюм точно по фигуре…»
Внезапно Сильвия Кедж протянула руку:
— Дайте взглянуть!
Реклесс, поколебавшись, поднес бумагу к ее глазам.
— Это написал он, — сказала хрипло она. — И напечатал он.
— Возможно, — кивнул Реклесс. — Но сам отослать это он уже никак не мог. Даже если конверт опустили в ящик поздно вечером в среду. К тому времени он уже был мертв.
— Это напечатал он! — крикнула Сильвия. — Я знаю его руку. Говорю вам, он. С отрубленными руками!
И она зашлась истерическим хохотом. Он пронесся над мысом сумасшедшим эхом и напугал стаю чаек, с криком взлетевшую с края скалы плотным белым облаком.
Реклесс смотрел на сведенное судорогой тело, на кривящийся в хохоте рот со смесью задумчивости и безучастности, не пытаясь ни успокоить ее, ни унять. В окне появилось лицо Дигби Сетона под потешной повязкой.
— Что за черт?
Реклесс все так же, без всякого выражения, посмотрел на него и бесстрастно ответил:
— Весточка от вашего братца, мистер Сетон. Как вам это нравится?
12