У дальней стены ресторана располагалась маленькая сцена с единственным стулом и тростниковой ширмой. Слева от сцены стояло пианино, заваленное сверху писчей бумагой. Худой молодой человек в брюках и свитере, не садясь, наигрывал левой рукой мелодию, а правой записывал ноты. Несмотря на позу и на скучающий вид, он был полностью поглощен своим занятием. Бросив взгляд на Дэлглиша, продолжил монотонное тыканье пальцем в клавиши.
Кроме него, в зале находился выходец из Западной Африки, без всякого усердия возивший шваброй по полу.
— Мы пока не открылись, сэр, — тихо сообщил он. — Начало обслуживания в шесть тридцать.
— Меня не надо обслуживать, благодарю. Мистер Льюкер на месте?
— Пойду узнаю, сэр.
— Сделайте одолжение. Еще я хотел бы повидать мисс Кумбс.
— Не уверен, что она тут.
— Думаю, вы ее найдете. Будьте добры, передайте, что с ней хочет потолковать Адам Дэлглиш.
Африканец исчез. Пианист продолжал импровизировать, не поднимая головы. Адам уселся за столик у самой двери и приготовился скучать десять минут — столько, как он рассудил, заставит его прождать Льюкер. Это время он решил посвятить размышлениям о человеке наверху.
Льюкер заявил, что убьет своего партнера, — и убил. Сказал, что избежит виселицы, — и избежал. Поскольку он вряд ли мог рассчитывать на сообщничество судьи Бротуика, его предсказание демонстрировало либо необычайное предвидение, либо поразительную веру в свою удачу. С тех пор вокруг того процесса возникали многочисленные истории, но отрекаться от них было не в его правилах. Он был известен и принят в кругах профессиональных преступников, но сам к ним не принадлежал. Благодаря им пользовался благоговейным уважением среди людей, понимавших цену риска для того, кто одним непоправимым поступком вырвался за все пределы. Любого, кто хотя бы приближается к такой черте, даже не переходя ее, окружает суеверный страх. Дэлглиш с раздражением отмечал, что этот страх настигает даже полицию. Полицейским было трудно поверить, что Льюкер, совершивший убийство с целью сведения личных счетов, доволен тем, что управляет сетью второсортных ночных клубов, не замахиваясь на большее. От него ожидали более вопиющих злодеяний, чем нарушение законов о лицензировании, жульничество с подоходным налогом и предоставление эротических услуг среднего уровня возмутительности понурой клиентуре, норовящей расплатиться за сомнительное удовольствие казенными средствами. Однако если у него и имелись другие занятия, пока что о них ничего не было известно. Возможно, там попросту нечего было знать. Вероятно, пределом его устремлений действительно являлась полуреспектабельная зажиточность, фальшивая репутация, свобода жизни на ничейной земле между двумя мирами.
Ровно через десять минут африканец вернулся с сообщением, что Льюкер ждет Дэлглиша. Тот сам поднялся на два этажа и вошел в большой кабинет, из которого Льюкер управлял не только «Кортесом», но и остальными своими клубами. Здесь было душно, мебели многовато, вентиляция оставляла желать лучшего. Посередине громоздился письменный стол, у одной стены стоял картотечный шкаф, слева от газового камина помещался сейф, а также диван, телевизор и три кресла. В углу находился маленький умывальник. Комната задумывалась одновременно как кабинет и гостиная, но толком не была ни тем ни другим. Дэлглиша ждали трое: сам Льюкер, его главный подручный в «Кортесе» Сид Мартелли и Лили Кумбс. Сид, засучив рукава, грел себе на кольце сбоку камина блюдечко молока со своим обычным выражением на лице — смирения с несчастьем. Мисс Кумбс, уже в черном вечернем платье, покрывала лаком ногти, устроившись перед камином на пуфе. При виде Дэлглиша она помахала ему рукой и широко, беззаботно улыбнулась. Он подумал, что в рукописи, кто бы ни являлся ее автором, она была описана достоверно. Адам не обнаруживал в ней намека на кровь русской аристократки, что вряд ли должно было удивлять, поскольку он знал, что зачатие Лили произошло не восточнее Уайтчепел-роуд. Она была здоровой на вид блондинкой с сильными зубами и толстой бледной кожей, успешно противостоявшей возрасту, лет сорока. За пять лет, с тех пор как Дэлглиш увидел ее впервые, она совсем не изменилась. Оставалось предположить, что и в следующие пять лет изменений не произойдет.
Зато Льюкер со времени их прошлой встречи растолстел. Дорогой пиджак был готов треснуть на плечах, шея лежала на безупречном воротнике жирными складками. Лицо у него было сильное, но неприятное, гладкая кожа блестела, как отполированная. Глаза удивительные: радужная оболочка, собравшаяся точно в центре белков, походила на маленькие серые камешки, и этот безжизненный взгляд деформировал все лицо. Густые темные волосы, образовывавшие треугольник низко на лбу, придавали лицу неуместную женственность. Льюкер коротко стригся, и волосы тоже блестели, как жесткая ухоженная собачья шерсть. Вид, можно сказать, выдавал его сущность, манера говорить — происхождение: семья викария в маленьком городке, претензия на аристократизм, частная школа не из лучших.