Джейн Дэлглиш ушла, и Адам проводил ее взглядом. Тогда он поднялся на песчаную дюну и нашел там защищенное от ветра углубление, где можно было сидеть, упершись спиной в тростник. С этой высокой точки удобно было наблюдать за укрытием; справа открывался вид на весь пляж, слева — на тропу за дюнами. Время от времени он видел высокую фигуру быстро удалявшейся тети Джейн. Судя по всему, она набрала отличный темп, однако Реклесс и его люди с носилками появятся минут через сорок пять. Машине «Скорой помощи» не подъехать к пляжу близко, а кратчайшим путем к убежищу служила тропинка. Нагруженные своими приспособлениями, да еще на сильном ветру, они будут долго добираться сюда.
Дэлглиш провел в укрытии несколько минут, но уже ясно и четко представлял картину преступления. То, что Дигби Сетона убили, не вызывало сомнений. Хотя он не обыскивал труп — это было обязанностью Реклесса — и даже не трогал его, не считая секундного прикосновения, чтобы определить, что оно холодное и имеет место трупное окоченение, Адам почти не сомневался, что никакой записки о самоубийстве не найдут. Дигби Сетон — незамысловатый, разболтанный, глуповатый молодой человек, радовавшийся свалившемуся на него богатству, как ребенок — новой игрушке, полный счастливых планов создания новых ночных клубов, больших и сияющих, вряд ли стал бы сводить счеты с жизнью. К тому же даже Дигби хватило бы ума найти более легкий способ сделать это, чем выжигание ядом своего желудка и кишок. Рядом с трупом не было других емкостей, кроме фляжки. Несомненно, яд находился в ней, причем большая доза. Дэлглиш размышлял, что бы это могло быть. Мышьяк? Сурьма? Ртуть? Свинец? Данные виды отравления имеют схожие внешние признаки. В свое время патологоанатомы ответят на все вопросы: что за яд, какая доза, сколько времени потребовалось, чтобы вызвать смерть. За остальное отвечал Реклесс.
Но если предположить, что яд подсыпали во фляжку, то кто наиболее вероятный подозреваемый? Тот, кто располагал доступом к яду и к фляжке, это очевидно. Человек, хорошо знакомый с жертвой; знавший, что Дигби, скучая в одиночестве, не избежит соблазна приложиться к фляжке, прежде чем брести домой на безжалостном ветру. Это сразу наводило на мысль о человеке, способном уговорить его встретиться в укрытии. Иначе зачем ему сюда тащиться? Никто на Монксмире не слышал об увлечении Дигби Сетона наблюдением за птицами или прогулками. Да и одет он был не для подобных занятий. Никакого бинокля. Так что это, без сомнения, являлось убийством. Даже Реклесс вряд ли предположил бы, что смерть Дигби Сетона была естественной или что какой-то обладатель извращенного чувства юмора отнес труп в укрытие, чтобы преподнести Адаму Дэлглишу и его тетушке неприятный сюрприз…
У Дэлглиша не было сомнения, что два убийства связаны между собой, но его поражало, насколько они несхожи. Можно подумать, что их задумали и осуществили люди несовместимого склада. Убийство Мориса Сетона осложнено без всякой видимой необходимости. При всей трудности доказательства умышленности данного преступления при наличии заключения патологоанатома о смерти от естественных причин, в ней было мало естественности. Выглядело все так, словно убийце понадобилось доказать свой ум и настоятельную необходимость разделаться с Сетоном. Новое же убийство было проще, прямее. Вердикт о смерти по естественным причинам исключался. Убийца не пытался посеять сомнения. Не сделал даже попытки создать впечатление самоубийства, навести на мысль, будто Дигби покончил с собой в приступе горя по убиенному брату. Сфальсифицировать самоубийство было бы нетрудно, и Дэлглиш счел важным отсутствие попытки сделать это. Он как будто уже понимал, чем это объяснялось. Ему пришла на ум по крайней мере одна причина, почему преступнику понадобилось избежать предположения о самоубийстве от горя или в связи с замешанностью в смерти брата.
Сидеть в убежище из песчаного тростника было на удивление тепло и уютно. Адам слышал свист ветра в дюнах и мерные удары волн о берег, но высокая густая трава прикрывала его так хорошо, что у него возникло странное ощущение изолированности, будто шум ветра и волн доносился откуда-то издалека. Сквозь траву виднелось укрытие — знакомое, лишенное оригинальности, нарочито примитивное, просто хижина, такая же, как дюжина других по периметру птичьего заповедника. Ему почти удалось убедить себя, что отличия действительно отсутствуют. Чувство отрезанности от мира, нереальности было таким сильным, что Адам поймал себя на глупом побуждении пойти проверить, на месте ли тело Сетона.