Нефертити

Я же внезапно начинаю испытывать привязанность к тетке — она живет на одной улице с Лидой. Когда я прихожу, тетка радостно ставит на стол чай, варенье, пироги и умильно смотрит на внимательного племянника. Я молча пью чай, ем пироги, а на следующий день появляюсь снова. Тетка рада.

А эпидемия разрастается. К нам в комнату все чаще забегают всякие типы из других комнат. Мы мрачно смотрим на них, и они так же мрачно исчезают. В конце концов мы не выдерживаем напряжения.

— Она такая... такая необыкновенная, — отчаянно говорит Сергей. — Исключено, что я могу ей понравиться. Надо взять себя в руки, — твердо кончает он.

Мы верим, что он возьмет себя в руки — это он умеет.

Юрка не старается взять себя в руки. Он продолжает писать стихи, но в кино его часто видят с Верой.

— Это так... — отмахивается он.

Артур ходит злой и нервный, но по-прежнему часто бреется и носит чистые рубашки.

В общем, все мы отлично понимаем, что мы для Лиды не то, что надо. Она красивая, а все красивые хотят не таких, как мы.

— Может, ей необыкновенный загар подавай или необыкновенные способности, как, например, у шефа... — рассуждаем мы. Нас тяготит неизвестность: если не мы, то кто?

Но в больнице у Женьки, куда мы наконец берем и Лиду, происходит что-то необыкновенное. Такая безудержно веселая, Лида начинает вдруг беззвучно рыдать. Не отрывая сверкающих слезами глаз от забинтованных глаз Женьки, она, зажимая рот руками, пятится к двери и исчезает.

А на следующий день она подбивает всех нас идти к шефу и просить, чтобы Жаров снова работал с нами, обязательно работал с нами.

— Поймите, ему это надо, поймите, ему это необходимо, — твердит нам Лида.

Мы соглашаемся с ней. И мы идем, мы просим, мы доказываем, что Жаров может и должен работать с нами... Шеф долго молчит. Затихаем и мы.

— Ну что ж, — наконец говорит он. — Я согласен.

— Молодец, Лида! — возбужденно говорим мы ей. — Если бы не ты, шеф бы не поддался.

Она только морщится и машет на нас рукой.

Мы рады за Женьку, ведь Женька — это голова, неистощимый выдумщик. Кстати, это он придумал повесить у нас плакат «Чтобы работать хорошо, надо работать много». Он же придумал кофейные мальчишники. Мы не протестовали — пусть без девчонок. Мы знали, что его античный профиль и олимпийская фигура покоряют девчонок сразу. И мы никогда не знакомили с ним своих девушек. Женька не обижался: девчонки без конца знакомились с ним сами.

— Женька, что же ты никак не можешь найти самую единственную? — подшучивали мы.

— Я ищу самую красивую, — смеялся он в ответ.

Мы с завистью разводили руками: вокруг Женьки всегда вертелись самые красивые.

Перед приходом Женьки на работу после больницы мы со страхом думали, как теперь вести себя с ним.

— Никаких сантиментов, — сказал Сергей. — Надо взять себя в руки.

— Пожалуй, в этом что-то есть, — согласился я.

— А может, ему нужна чуткость и особый подход? — спросила Вера.

— Держитесь, как всегда, — бросила Лида.

Женька появился, как прежде, высокий, широкоплечий, с тем же античным профилем. Он широко улыбался, жал всем руки и спрашивал, как дела. Только розовый шрам на лбу и черные очки на глазах были непривычны.

В работу он вошел не сразу, но держался легко и просто.

Почти целые дни Женька проводил в институте. Он похудел, около губ резко обозначились складки, под глазами собрались тени. Лида помогла ему закончить работу над уникальным прибором. Он снова начал писать статьи.

— Знаете, мальчики, — задумчиво сказала как-то Лида. — У Женьки удивительная голова. Когда мы над прибором работали, так я только подумаю, а он раз-два и... обоснует уже все... Гениально!

— Женька — голова! Женька — то, что надо! — хором закричали мы.

— Да, Женька — то, что надо, — согласилась Лида.

Только иногда Женька задумывался, опускал плечи и поворачивался лицом к окну, как будто пытался что-то там разглядеть. Тогда к нему подходила Лида и задавала какой-нибудь вопрос, а мы все дружно втягивались в разговор.

Однажды Женька задел рукой прибор, и он с грохотом упал на пол.

— Ах, опять я, — крикнула бодро Лида, — опять я поставила его на край стола!

Лицо Женьки было спокойно, только рука, лежавшая на столе, вздрагивала. А в общем, мы жили по-прежнему: работали, волновались, смеялись, спорили. Иногда в разгар спора появлялся шеф. Он не прерывал спора. Легкими, четкими шагами он обходил комнату между столами, подкидывая в костер спора забавные реплики.

Если же мы работали, шеф подходил к каждому из нас, наклонялся, рассматривал, советовал.

— Так, так... Это ясно. А вот тут что-то не ясно... Пожалуй, это интересно. Может быть, здесь надо вот так?

Мы делали, как говорил шеф, и все шло как по маслу.

— Интуиция! — восхищался Юрка.

— Талант, — уверенно говорил Женька.

— И опыт, — подсказывал Сергей, не поднимая головы от стола.

— Талант — это и есть интуиция, — горячилась Лида, веснушки ее бледнели.

— Конечно, шеф — это не мы, — внезапно закипел Сергей, расправляясь во весь рост.

— А опыт — это питательная среда для таланта, — не слушая Сергея, продолжала горячиться Лида. — Правда, Женька?

И снова разгорался спор.