Нефертити

Повитуха опустила взгляд. Моя мать от радости захлопала в ладоши, но, когда слуги помогли Нефертити улечься обратно, я заметила, что она сильно побледнела. Наши взгляды встретились. «Еще одна царевна». Я перевела дыхание и со злостью подумала: «Вот и хорошо, что не сын!» Подобрав свою корзину, я направилась к двери.

Мать схватила меня за руку:

— Ты должна остаться на благословение!

В комнату стало набиваться все больше народу. Прибыл вестник, а следом за ним Тутмос. Служанки хлопотали вокруг Нефертити, омывая ее и прилаживая корону. Мать взяла меня под локоть и отвела к окну. Зазвонили колокола, возвещая о рождении новой царевны. Три раза — как и в честь царевича.

—. Подожди хотя бы, пока ей дадут имя, — попросила мать.

Нефертити огляделась и увидела, что мы стоим рядом.

— Неужели моя сестра не подойдет, чтобы пожелать мне долгой жизни и крепкого здоровья?

Все обернулись ко мне. Мать осторожно подтолкнула меня в спину. Если бы отцу дозволено было находиться в родильном павильоне, он сейчас выпятил бы челюсть при виде подобной грубости с моей стороны. Я заколебалась, потом шагнула вперед.

— Пусть Атон улыбается тебе.

Все расступились: Нефертити раскинула руки, собираясь обнять меня. В углу павильона уже сидела кормилица, и маленькая царевна присосалась к ее груди.

— Иди же сюда, Мутни, порадуйся вместе со мной!

Все улыбались. Все ликовали. Родился не мальчик, но дитя было здорово, и Нефертити благополучно разрешилась от бремени. Я протянула корзинку:

— Это тебе.

Нефертити заглянула в корзинку, и глаза ее радостно заблестели. Она посмотрела на меня, потом снова на содержимое корзины:

— Мандрагора?

— В этом сезоне хороших выросло всего несколько штук. В следующем сезоне будет лучше.

Нефертити подняла голову:

— В следующем сезоне? Ты о чем? Ты же возвращаешься!

Я не ответила.

— Ты должна вернуться во дворец! Здесь твоя семья!

— Нет, Нефертити. Моя семья убита. Одного убили в моем чреве, а второго — в Кадеше.

Я развернулась и зашагала прочь, прежде чем она успела возразить.

— Ты будешь на благословении! — крикнула она.

Это не было просьбой.

— Ладно, если тебе так уж хочется.

Я вышла из родильного павильона, и двери захлопнулись за мной.

За стенами дворца праздновали простые жители Амарны. Рождение царского отпрыска означало для них день отдыха, даже для строителей гробницы, работавших в холмах высоко над долиной. Я прошла во внешний двор. Там стояли царские колесничие, чтобы отвозить и привозить сановников.

— Отвези меня в храм Хатор, — попросила я и, прежде чем колесничий успел сказать, что он не знает никаких запрещенных храмов, сунула ему в руку медный дебен.

Колесничий быстро кивнул. Добравшись до места, мы увидели окаймленный колоннами двор, устроенный на склоне холма.

— Госпожа, ты точно уверена, что хочешь остаться здесь? Это запрещено.

— Некоторые женщины по-прежнему ухаживают за святилищем Хатор. Со мной все будет в порядке, — ответила я.

Но царский колесничий был молод и обеспокоен.

— Я могу подождать, — предложил он.

— Не надо. — Я взяла корзину и спустилась. — Незачем. Я могу дойти до дома и пешком.

— Но ты же сестра главной жены царя!

— И подобно многим людям, я наделена двумя ногами.

Колесничий засмеялся и уехал.

На холме, среди выходов камня и резных колонн, царила тишина. Те немногие женщины, что ухаживали за тайным храмом Хатор, должно быть, праздновали сейчас внизу, в деревне, совершая возлияние новому богу Египта, в благодарность за рождение новой царевны.

— Но не все позабыли тебя.

Я преклонила колени перед маленьким изваянием Хатор и положила к ее ногам пучок тимьяна. Хотя храмы Амона были запрещены в Амарне, на окраинах города женщины втайне устроили маленькие храмы наподобие этого. Да и в домах вроде моего в тайных нишах часто прятались статуэтки Хатор, и к ним возлагались масло и хлеб, чтобы богиня помнила наших предков и нерожденных детей.

Я поклонилась богине:

— Благодарю тебя за то, что ты уберегла Нефертити при родах. Хотя она не принесла тебе ни вина, ни благовоний, я делаю это от ее имени. Защищай ее всегда от смерти. Она благодарна за дар новой жизни, который ты ниспослала ей, и за легкие роды.

Я пристроила тимьян рядом с кувшинчиком масла, принесенным какой-то другой женщиной, и услышала за спиной хруст гравия под ногами. Кто-то произнес:

— Ты когда-нибудь молишься за себя?

Я не стала оборачиваться.

— Нет. Богиня знает, чего я хочу.

— Ты не можешь поступать так вечно, — сказала моя тетя. Горячий ветер трепал подол ее платья. — Когда-то ты должна будешь дать покой ка ребенка. Он не вернется.

— Как и Нахтмин.

Тетя серьезно посмотрела на меня, взяла меня за руку, и мы встали в самой высокой части храма, глядя на пустыню и заросли тростника на берегу Нила. Крестьяне в белых схенти обмолачивали зерно, а бык тащил тяжелую повозку. В небе кружил ястреб, воплощение души, и вдовствующая царица вздохнула:

— Дай им обоим покой.

18

1348 год до н. э.

Шему. Сезон урожая