Нефертити. «Книга мертвых»

Мы находились уже не в изоляции на спокойной реке, но в жарком хаосе суши. В чудовищной толпе образовался проход, и мы осторожно и торжественно двинулись по Царской дороге, неумолимо, шаг за шагом, приближаясь к Большому храму Атона. Все новые люди, выкрикивая молитвы и радостные пожелания, присоединялись к разраставшейся толпе, которая теперь волновалась и накатывалась, как воды наводнения на стены зданий, и выплескивалась через край из боковых улочек. Впереди процессии шествовали двадцать придворных дам, бросая перед царицей желтые и белые цветы, но она как будто ничего не видела и не слышала и возвышалась над сумятицей, неподвижная, как статуя в святилище. Впереди показался храм — свежевыкрашенные белые стены уже запылились, полотнища ткани периодически бились в ответ на порывы ветра, несшие с собой песок Красной земли. Теперь странность погоды тревожила меня не меньше, чем опасность, перед лицом которой мы все находились в этот момент, — взрыв неизвестных сил, собранных против нас.

На всем пути толпа простиралась в пыли, но полицейские держали оружие наготове. Воздух был густо насыщен разными запахами: пекущегося хлеба и жарящегося мяса, благовоний и цветов. И многие молодые люди в толпе были уже пьяны. Собравшимися овладевало своего рода коллективное безумие, ощущение страха, возбуждения и неустойчивости, словно теперь могло произойти все, что угодно. В эти самые минуты будущее обретало очертания, и мы были его частью.

Приблизившись к храму, мы замедлили движение, остановились, приветствуя толпу, затем повернулись к воротам. На мгновение показалось, что караульные преградят нам путь, они заспорили между собой, но, благоговея перед живым изваянием царицы, отступили, склонили головы и широко распахнули ворота первого пилона.

Ладья царицы миновала огромные квадраты тени и выплыла на огромное внутреннее пространство храма. Нефертити смотрела прямо перед собой. Из гигантских бронзовых курильниц поднимались клубы ароматного дыма, переслащивая и без того уже густой, дрожащий воздух. На алтарях высились груды всех добрых плодов земли: громадные букеты лотосов и лилий, сафлоров и маков; красные пирамиды гранатов; стопки желтых початков кукурузы и чаши с маслом и мазями. И здесь же находились сотни делегаций со всего мира, выстроенные рядами и ожидавшие своей очереди быть представленными самому могущественному на свете человеку. Они принесли дань, чтобы сложить к божественным стопам Эхнатона: щиты и луки, шкуры животных и пышные наряды, специи и духи, груды золотых колец и других вещиц, сделанных из золота, — маленьких деревьев, животных и божков, в точности как настоящих обезьянок, испуганных газелей, рычащих леопардов; даже настороженного, пугливого льва с прижатыми ушами.

Далеко впереди, над лежащими ниц людьми и поверх голов толпы, мне был виден Эхнатон с дочерьми — маленькие золотые фигурки на троне на Помосте приношений, под большим, украшенным бесчисленным множеством ленточек навесом. Толпа стояла, почтительно повернувшись к ним. Но когда появилась царица, мир в один момент словно бы поменял свою направленность. Все головы повернулись к ней.

И тут наступила тишина, подчеркиваемая возгласами восхищения и удивления. Многие немедленно пали ниц, другие воздели руки, иные перевели взгляд с фараона на царицу и назад, в полной растерянности, не зная, как реагировать. Была ли то статуя, сотворенная из веществ этого мира, или живое существо, вернувшееся из мира грядущего? Затем Эхнатон сам оторвался от ритуалов, чтобы узнать, что происходит. Две золотые фигуры смотрели друг на друга, разделенные огромным пространством. Никто не шевелился. Я бросил взгляд вокруг: по периметру стен стояли лучники, готовые действовать по слову Эхнатона.

А потом случилось еще более необычайное: Нефертити, овладевая моментом, ожила. По храмовому двору прокатился вздох изумления, когда она вдруг подняла руки со скипетром-посохом и плетью, привлекая внимание богов, и запела. Ее голос, ясный и сильный, полился, заполняя долгими, чистыми звуками огромный притихший двор. Как будто внезапно узнав песню и вспомнив о своем месте в этой музыке, вступили храмовые трубачи — их инструменты весело сверкнули на солнце. В свою очередь, это подбодрило храмовых певцов — они принялись хлопать и петь. Потом присоединились другие музыканты — на лирах, лютнях, барабанах и больших двойных арфах, — вплетая свои тона и мощный ритм. Вскоре голос Нефертити парил на нараставшей волне оркестра, и музыка, казалось, преобразовывала людские лица, словно дух гармонии породил новый порядок и силу.