Нефертити. «Книга мертвых»

Комната меня приятно удивила. В отличие от элегантности остального дома здесь был частный мир стоящей у власти женщины, живой беспорядок, вызвавший облегчение после такого количества выверенного вкуса и утонченности. Вдоль одной из стен выстроились сундуки — крышки подняты, отделения открыты. В них лежало множество нарядов, разложенных как бы в ожидании выбора хозяйки. Полные сандалий сундуки, специально приспособленные для хранения обуви. Большое полированное бронзовое зеркало стояло на косметическом сундуке-столике, крышка которого была заставлена алебастровыми горшочками и золотыми и стеклянными баночками и флакончиками: косметика, духи, краска для глаз, притирания и кремы. В выдвинутых ящиках лежали грифельные доски для смешивания красок, на одной из них еще оставались высохшие следы охряной и черной пасты, и лопаточки в форме слезы для нанесения краски — хватит для сотни пар глаз, да что там — для целого театра. Маленькие статуэтки и фигурки богов и богинь, животных и зверей. Ожерелье из летучих рыб и крохотных морских раковин в золоте, на цепочках из красных, зеленых и черных бусин. И несколько роскошных старинных вещей, менее кричащих и причудливых, чем работы нашего времени: крылатый скарабей, инкрустированный сердоликом и лазуритом; золотые перстни с сердоликовыми лягушками и кошками; золотые браслеты в виде лежащих кошек и перстень со скарабеем, оправленным в золото.

Это не было местом преступления. Естественный и правдоподобный беспорядок, не несущий следов борьбы или спешки. Похитили ее не отсюда.

— Ничего не пропало? — спросил я у девушки.

— Я бы не посмела посмотреть или спросить.

— Тогда, пожалуйста, прошу вас, как можно тщательнее все осмотрите. Просто отметьте, если чего-то нет на привычном месте.

Она занялась сундуками, обводя взглядом и перебирая дорогие цветные ткани, губы ее двигались, словно она называла платья по именам.

— Не хватает одного комплекта одежды, — довольно скоро объявила Сенет. — Длинной золотой туники, золотых сандалий, льняной нижней юбки. Но я помню, что именно в этом она была в последний вечер.

Так я узнал, что было надето на царице, когда она исчезла.

— Теперь косметический сундук, пожалуйста.

Она обежала взглядом все на нем и в нем. Надо признать, что память у нее, по-видимому, была исключительная. На мгновение Сенет как будто остановилась, словно мысленно перепроверив содержимое одного из отделений, взглядом расширила поиски, как если бы искала что-то значительное, но потом аккуратно закрыла отделение.

— Все, что я помню, на месте, кроме того, что было на ней в последнюю ночь, когда я ее видела.

— А именно?

— Золотое ожерелье.

— Что-то еще?

— Нет.

Я собирался задать следующий вопрос, но тут внезапно раздался стук в дверь. Хети открыл. Это оказался Тженри, на его гладком юном лице застыла тревога. Мы вышли во двор сбоку от дома, где, я надеялся, никто не подслушает наш разговор.

— Тело, — сказал Тженри. — Нашли тело.

11

Она, как в колыбели, лежала в низкой дюне, немного в глубь Красной земли, к востоку от северной окраины города, среди воздвигнутых в пустыне алтарей. Легкий ветерок припорошил ее серым песком, словно тонкой второй кожей, песок набился в складки роскошной одежды — длинной золотой туники, льняной нижней юбки, в прекрасное золотое ожерелье, золотые сандалии. Она лежала на боку, ноги согнуты в коленях, руки поддерживают одна другую, как у спящей девочки; и лицом она была обращена на запад, к заходящему солнцу, заметил я, как при традиционном погребении. Все было не так. Ее неподвижность. Пустое, приглушенное звучание пустыни, как бывает в запертой комнате, в которой нет ни одного живого существа. Почти полуденный зной, изливавшийся на всех нас. Отталкивающая сладкая вонь недавно умерщвленной плоти. И над всем этим яростное, раздражающее гудение возбужденных мух. Я слишком хорошо знал этот звук.

Лицо ее было предусмотрительно повернуто к пескам. Зажимая тканью рот и нос, мы вместе с Маху и его слюнявым, перегревшимся на солнце псом — Хети стоял поодаль — подошли, и я легонько тронул ее за плечо. Она неуклюже повернулась ко мне; по скованности движения я сразу же понял, что смерть, вполне вероятно, наступила в предрассветные часы этой ночью. Затем, признаюсь, я отскочил назад. На месте лица царицы шевелилась маска из мух, которые, потревоженные вмешательством, мгновенно взмыли в воздух и закружились вокруг моей головы, а затем — варварский рой, густо жужжащий от напряженной целеустремленности, — вернулись на кровавые останки губ, зубов, носа и глаз. Я услышал, как блюет Тженри. Маху остался недвижим, отбрасывая на меня большую и очень резкую тень, пока я снова присел перед телом царицы, чье прекрасное и знаменитое лицо было так жестоко изуродовано. Я сразу же понял масштаб и смысл нанесенного увечья: эта вопиющая жестокость означала, что боги не сумеют узнать ее и она никогда не сможет назвать свое имя, когда тень ее перейдет в Загробный мир. Нефертити была убита в этой жизни и в следующей — царственный изгой вечности. Но что-то не связывалось. Почему здесь? Почему сейчас?