Нефертити. «Книга мертвых»

Мы поднялись по какой-то широкой лестнице и очутились в большом дворе при кухне. В пыли сгрудились утки, но углам лежали горы овощей. Мы прошли через кухонные помещения, минуя поваров, которые быстро рубили что-то на столах или приглядывали за большими котлами, кипевшими над открытыми очагами, и попали в раздаточную, а затем в парадную столовую с высокими потолками, где в тиши стояли столы и буфетные стойки. Держась с уверенностью, которую вынуждены были показывать, но которой не чувствовали, мы вошли в двойные двери и оказались в просторном, с высокими потолками зале с колоннами по центру. На отполированных до блеска полах лежали огромные пятна солнечного света. Многочисленные двери вели из этого зала в комнаты поменьше. Казалось, тишина была плотно насыщена могуществом. За несколько минут от уток во дворе до роскошных коридоров власти: таким вот интересным образом сопрягались в этом дворце вещи.

Затем за закрытой дверью я услышал громкий от злости голос Эхнатона и другой голос, властный, но спокойный, как будто утихомиривавший ребенка, но в нем таилась угроза. Голос этот был мне знаком, но я не мог вспомнить, кому он принадлежит. Мы подобрались поближе, чтобы подслушать разговор. Снова раздался голос Эхнатона — настойчивый, требовательный, непреклонный; второй голос звучал так, словно его владелец просил чего-то невозможного или по крайней мере чего-то, с чем Эхнатон не мог или не хотел согласиться. Я разобрал «бросая вызов моему авторитету… публичное унижение», затем слово, которое я не уловил… кажется, «слабость». Потом — «в донесениях разведки сообщается… возможность, которая нам нужна, чтобы покончить с этим сейчас», а далее наступила напряженная тишина, какая бывает, когда разговор ведут шепотом. В конце концов хлопнула дверь.

Хети посмотрел на меня. Он тоже слышал обрывки разговора. Прошла примерно минута полной тишины, снова хлопнула дверь, и возникла фигура Рамоса в красивых, впечатляющих одеждах. Он быстро пошел прочь — судя по всему, в ярости.

Внезапно нас окружили со всех сторон. Из-за колонн выскочили стражники и с излишним рвением бросили нас на пол, крича, чтобы мы не шевелились. Я услышал, как человек остановился, развернулся и приблизился ко мне. Ноги Рамоса остановились рядом с моим лицом, прижатым к холодному камню пола. Длинные ступни визиря, обутые в золоченые кожаные сандалии, были во вздувшихся голубых венах и с распухшими суставами.

— Что вы здесь делаете? Как прошли через охрану? Пусть встанет.

Стража тут же отступила. Я поднялся и отряхнул одежду.

— Это было несложно. Я уже говорил, что охрана здесь, похоже, не на должном уровне.

Лицо Рамоса потемнело от гнева. Что-то в этом человеке побуждало меня раздражать его, хотя я понимал всю глупость своего порыва.

— Отличное замечание со стороны человека, который исчез во время утиной охоты.

Тут раздался другой голос. Легкий и чистый.

— Прошу разобраться, почему он с такой легкостью нашел сюда дорогу. Куда все катится в этой стране? Идем, — обратился ко мне Эхнатон и едва заметным движением руки отпустил всех, включая Рамоса, все еще кипевшего от гнева.

Мы вошли в отдельную комнату, и за нами мягко закрылись двери. Фараон сразу же набросился на меня:

— Поскольку никаких сведений не поступало и расследование продвинулось незначительно, я решил, что ты и в самом деле мертв. Что вполне могло быть. Говори.

— Действительно, кажется, кое-кто здесь предпочел бы видеть меня мертвым.

Он пристально на меня посмотрел. Затем знаком велел быстро выйти следом за ним через арку в обнесенный стеной сад. Мы прошли по дорожке, пока не удалились на некоторое расстояние от здания.

— Этот дворец был выстроен, чтобы охранять меня, но он предназначен еще и для подслушивания. Время от времени чувствуешь, как вроде бы ниоткуда тянет прохладным воздухом, — и становится ясно, что в стене есть крохотная трещинка, невидимая глазу, однако такая значительная, что слова и сведения просачиваются в мир. Слова обладают очень большой силой, но они еще и очень опасны.

Мы сели друг против друга в деревянные кресла, наши колени почти соприкасались. Жара стояла удушающая. Я моментально вспотел. Фараон же с виду чувствовал себя прекрасно — как ящерица.

Я сообщил ему, кто была убитая девушка. Заметил, что установление ее личности было серьезным достижением, повлекшим за собой несколько важных последствий, не в последнюю очередь позволявших предполагать, что царица жива. На эти слова он практически не отреагировал, если не считать быстрого кивка в сторону. Я описал жуткую смерть Тженри, затем охоту и покушение на мою жизнь, но не указал прямо на Маху. Пусть сам до этого додумается. Но ясно дал понять, что в его городе есть силы, которые за мной охотятся. Эхнатон неожиданно пришел в раздражение.

— Дни у тебя утекают, как вода сквозь пальцы, а ты сидишь тут и ничего существенного не говоришь. Все, чего ты пока добился, — нажил врагов. И ничего с уверенностью не сказал о местонахождении, или о судьбе царицы, или о том, кто ее похитил.

Я дал ему минутку потомиться, потом сказал: