Я обошел сад по краю, держась в тени и надеясь на отсутствие сторожевых собак, и понял, что владение полностью обнесено стеной. Мне не оставалось ничего другого, как попытаться дойти до парадного входа в дом. Передвигаясь, я не спускал глаз с сидевших за столиками. Одна из женщин поднялась, отпустив какое-то замечание, тонкое и остроумное, вызвавшее взрыв смеха. Я воспользовался этим моментом, чтобы быстро переместиться к дальней стене сада. Передо мной лежал проход к дому — длинный, темный, за исключением одного места, где из открытой двери на дорожку падало пятно света. Я помедлил, прислушиваясь. Мне было слышно, как женщина ходит в доме, что-то напевая без слов, вроде бы собирая для подачи на стол следующую перемену и давая слугам указания. Я услышал шаги, удалявшиеся от меня по выложенному плиткой коридору. Женщина продолжала мурлыкать себе под нос. Пора. Я замер. Внезапно она появилась на свету. Подняла глаза и увидела меня. Я быстро зажал ей рот, и в тот же момент женщина выронила металлическую тарелку. Несмотря на мою попытку поймать ее, она со звоном упала на землю.
Мы застыли.
— Все в порядке? — окликнул мужской голос.
В глазах женщины стоял страх, она вырывалась. Но, разглядев меня, успокоилась. Она поняла, что знает меня, прежде чем я вспомнил ее. Это была женщина с корабля. Умная красивая женщина. Я медленно убрал руку от ее рта, простым жестом моля о молчании. Она кивнула и крикнула в ответ мужчине:
— Да, я просто уронила тарелку!
Тут я вдруг осознал, как близко и как крепко я все еще держу ее. Женщина не сопротивлялась, но с иронией посмотрела на меня.
— Что вы задумали? — прошептала она. — Вы вор высокого класса?
— Боюсь, нет.
— О, сыщик!
— Однако мне нужно идти.
Она смерила меня взглядом.
— Присоединяйтесь к нам. Выпейте вина.
Я улыбнулся:
— В другой раз.
Она вздохнула:
— Надеюсь, мы еще встретимся. Мне бы снова хотелось послушать ваши истории, когда будет время рассказывать и слушать. На улицу — туда.
Признаюсь вам, она медленно поцеловала меня в губы, прежде чем позволить уйти. Улыбаясь, я растворился во тьме.
Нашел переулок, который вел в направлении некрополя. Глаза мои уже привыкли к прогулке в ночи, и другие чувства тоже обострились. Мне было знакомо это ощущение, этот странный способ познания мира: во мне словно пробудилось животное. Я чувствовал предметы, не зная про них наверняка: невидимую в темноте низкую ветку — до того как я на нее наткнулся; подъем тропинки; выбившийся из кладки камень под ногами; сторожевые псы за высокими стенами. Я зигзагами пробирался по пригороду, скорее веря, чем зная, куда иду.
Даже в такой час существовал риск наткнуться на встречного путника или ночной дозор. Но чего мне было бояться? В городе мало кто знал меня в лицо. И даже если я и столкнулся бы с кем-то из знакомых, то придумал бы отговорку, как только что в саду. Нет, настоящее чувство было вот какое: без всякой причины я был совершенно уверен в том, что в этом путешествии меня никто не должен увидеть. Мне требовалось исчезнуть без следа.
Я свернул на более широкую дорогу. Луна высветлила одну ее сторону, противоположная оставалась темной. Я услышал ссорившиеся в комнате голоса и быстро прошел мимо. Где-то заплакал ребенок. Парочка целовалась в тени стены: мужчина всем телом навалился на женщину, ее руки в кольцах, с полированным ногтями гладили его по шее и спине. Даже мои шаги рядом с ними не помешали их совокуплению. Подбадривающий шепот женщины, когда мужчина проник в нее, прозвучал так близко, словно это я держал ее в объятиях. Я почувствовал себя неизвестно кем — пришедшим в гости духом, который проходит сквозь тела и чувства всех, кого пожелает. Меня охватило наслаждение, старое удовольствие от этой свободы в темноте. Затем я быстро, как шакал, пересек открытое пространство.
Некрополь представлял собой всего лишь большую площадку, обнесенную кирпичной стеной. Насколько я знал, большая часть кладбищ в этом городе была сооружена к западу от реки, поближе к заходящему солнцу. Возможно, это был временный некрополь, а быть может, местоположение нового города, столь удаленного от цивилизации и не столь защищенного от вражеского вторжения, склонило планировщиков хоронить умерших поближе к кварталам живых, а не рисковать земными богатствами и костями там, где их нельзя будет защитить от расхитителей гробниц.