– Не робей! Говорят, нас призвала царица, а ей угодить легче, чем фараону. Нефертити всегда знает чего хочет, а это уже половина дела. – Старик браво подбоченился, пытаясь придать себе больше значимости в глазах юноши, но тот, услышав имя царицы, весь сжался и побледнел ещё больше. Старик оценил это опять же по своему разумению и продолжал подбадривать. – Не бойся, всё будет хорошо! Если у тебя не будет что-то получаться, то я тебе помогу. – Старика распирало от собственного величия. – Я вот служу дому фараона уже двадцать лет, и ни разу никто не сказал, что я плохой мастер! Я работал у самого Аменхотепа Небмаатра! Создавал его колоссов, что на том берегу! Видел? Ну, как работка? А мне тогда было не намного больше, чем тебе сейчас! – с гордостью произнёс он. – А тоже переживал, как и ты, когда мне приказали ваять для фараона. Очень переживал! Но всё получилось хорошо… – Он осёкся и замолчал. «Хорошо получилось», – передразнил его бахвальство его же внутренний и почему-то очень ехидный голос. Этот голос всегда навещал мастера, когда тот вспоминал о тех колоссах, что стоят на Западном берегу у входа в заупокойный храм Аменхотепа, отца нынешнего фараона. Ну и натерпелись мастера страху, когда по неизвестным причинам – то ли из-за дефекта в камне, то ли потому, что они плохо подогнали блоки, – поутру, когда утренняя заря сменила ночную тьму, огромный колосс издал тревожные звуки, похожие на тихий стон. Старый мастер хорошо помнил это утро, когда впервые над долиной разлились звуки, издаваемые колоссом! О, какой ужас охватил всех тогда! Люди пали ниц и, боясь пошевелиться, лежали так до тех пор, пока не прекратился этот звук, похожий на стон. Трепеща всем своим существом, не поднимая глаз и уткнувшись в пыль, они внимали голосу богов…
Звук оборвался так же внезапно, как и начался, и все были счастливы. Они живы! Боги оставили им жизнь и лишь пропели им песнь, как избранным, и казалось – на этом всё и закончится. Но на следующее утро всё повторилось вновь. И на следующее… И на следующее…
«Очень хорошо получилось! – продолжал подтрунивать над стариком его внутренний голос. – Особенно когда эта громада начала свистеть! Хорошо, что фараон увидел в этом добрый знак свыше, а если бы наоборот, то не сносить тебе головы и не видать своего погребения».
Вспомнив такое жуткое событие в своей жизни, мастер, посмотрев на юношу, добавил уже без пафоса:
– Ты, сынок, скажи сразу: «Я это выполнить не могу», – если не знаешь, как создать то, что поручат. – Он покосился на юношу чуть прищуренным глазом. – Да, да, так прямо и скажи: «Я этого сделать не могу» – никто не осудит! Но если возьмёшься за работу, а мастерства окажется недостаточно, и выполнишь работу плохо, тогда не оберёшься горя! Если, хранят тебя боги, сотворишь фараона или царицу уродливыми, то могут и руки отрубить, как вору!
Старик бы ещё долго продолжал тираду о том, что надо делать и чего делать не должно, совершенно не обращая внимания, слушает его юноша или нет, если бы не рабыня, которая жестом указала всем следовать за ней.
Мастера боязливо вошли в тронный зал, не решаясь пройти дальше, застыли у входа, нежнейший запах благовоний окутал их. Свет факелов мерцал на золочёных стенах. В центре зала – переносной трон из чёрного дерева с золотыми ножками, рядом маленький столик, инкрустированный лазуритом, на нём – красивейший алебастровый кувшин, через его тончайшие стенки было видно содержимое. Кувшин был такой тонкой работы, что не верилось, как может что-либо удерживаться в этом сосуде, похожем на паутинку.