Неформал

Но кричать я так мог сколько угодно долго, потому что эти трое меня крепко держали. Ну и через какое-то время я выдохся. А Лохматый к этому времени отряхнулся, одежду в порядок привел, обошел эту кучу малу и возле моего лица на корточки сел.

— Ты чего, — говорит, — малец, реально умом тронулся? Какой чемодан?

И тут я понял, что он не шутит. Не знает он ничего.

— Какой? — хриплю. — Коричневый такой с триметодолом.

А Лохматый и говорит:

— Ну-ка отпустите его. Пусть расскажет.

А они ни в какую. А он с ними даже спорить не стал.

— Отпустите, — говорит.

И голоса даже не повысил, но появились у него в голосе такие железные нотки, что сразу же чувствую: отпустили. Сел я, сижу, смотрю на него снизу вверх, а остальные настороже стоят. Готовы, если что, сразу кинуться. Но вот ощущение, что это они делают не потому, что он им платит или боятся они его, а за то, то они его уважают и не хотят, чтобы с ним что-то случилось, не проходит. Я в первый раз тогда такое увидел. А он повторяет:

— Давай, расскажи мне про чемодан.

Ну я и рассказал. И как мы с Джокером этот чемодан нашли, и про то, как перепрятали, и про то, что мне Рамирес рассказал. Ну я как до Рамиреса дошел, так он меня остановил.

— Ясно, — говорит, — все с тобой, Шурыч. Развели тебя как лоха. Это они умеют.

И тут у меня вроде как перед глазами прояснилось, и все сразу на свои места встало! И Шварц этот, и Ромберг, и даже Чика! А с чего я вообще взял, что чемодан принадлежит Лохматому? Да с чего я вообще взял, что в чемодане именно триметодол? Там, вообще, может, пустышки лежат!

— А Рамирес? — спрашиваю. — Он же мне сказал, что это ваш чемодан!

— А Рамирес уже сто лет стучит, — отвечает мне Лохматый. — Не стучал бы, давно бы загребли. Все, кто на улице стоят, все стучат, куда надо. А иначе как бы бюреры такой порядок навели? У них все под контролем, братишка!

— А кто же тогда Шнурка убил? — продолжаю я спрашивать, хотя ответ уже очевиден.

— Да кто тебя на меня натравить хотел, тот и убил, — отвечает мне Лохматый. — Сам подумай, были такие?

А мне чего думать? Я и так знаю, что это этот, с разными глазами. Шварц из БНБ. Я взгляд отвел и головой киваю, мол, ясно.

— Ну вот, — говорит Лохматый. — Вот мы все и выяснили. А ты, Шурыч, умный парень. Только в следующий раз сначала все анализируй и только потом на людей кидайся. Хорошо?

Ну я в ответ кивнул, а голову не поднимаю. Стыдно мне. Стыдно так, что и сказать в ответ нечего. Да он вроде бы и сам это понял. А тут еще псина его эта вонючая подошла ко мне и давай в лицо лизать. Тьфу, да и только!

Ну они и засмеялись. Говорят, мол, Анжелина наконец-то влюбилась. До этого она, оказывается, только к Лохматому нежные чувства испытывала, а тут непонятно с чего расчувствовалась. Я ее слюни с лица рукавом вытер, а Лохматый мне руку протягивает.

— Пойдем, — говорит, — Шурыч, я тебя кое-с кем познакомлю. Заждался он уже тебя.

И тут я испугался. Я вообще не знаю, где нахожусь, украли меня самым натуральным образом, ткнули в нос какую-то тряпку, и вот я здесь! А теперь еще меня, видите ли, кто-то ждет. А Лохматый говорит:

— Ну не дрейфь! Пойдем!

А у меня че, выбор есть?

Я его руку взял, на ноги встал, а ноги меня совсем не держат. Шатаюсь. Ну Лохматый это как увидел, так и говорит:

— Костя, ну-ка приведи пацана в порядок, а то он сейчас упадет.

Ну Костя этот вышел вперед, мордоворот каких мало, толстый такой, но веселый, все улыбается, усадил меня на стул, на котором Лохматый раньше сидел. В глаза мне фонариком посветил, молоточком по рукам и ногам постучал, велел язык высунуть, а потом и говорит:

— Да вроде бы все в порядке! Перенервничал просто. Ну, может, еще дибром не выветрился, хотя времени уже порядком прошло, — это он об этой гадости сказал, которой мне надышаться дали. А Костя мне и говорит:

— Извини, братишка, что пришлось подышать этим, объяснять, что мы свои, времени не было.

А я все сижу и думаю, какие они мне, на фиг, свои? У меня своих вообще в этом мире не осталось. Даже Серега и тот меня стороной обходит.

И тут Лохматый говорит:

— Ладно, пусть отдохнет парень, чего его туда-сюда таскать, пусть Василий сам сюда идет. А вы давайте по местам, че глазеть-то зря, не цирк.